Опыт Фрэнка

Опубликовано 13 ноября, 2018 автором redactor

Мы пили светлое пиво «Бадвайзер» в университетском баре. Классы на сегодня закончились, и можно было немного поговорить, никуда не спеша. Фрэнк любит поговорить. Он всегда кладет свою пачку «Мальборо» в центр стола, чтобы собеседник мог угоститься, не прерывая мысли. Неделей раньше мне случилось наблюдать как к Фрэнку, выпрашивая немного денег, пристал черный парень, предлагая купить фотографию своей девушки. Фрэнк отдал пятерку, но фото оставил парню, похвалив ее красоту.

Фрэнк — капеллан университета. На официальные церемонии он надевает черный костюм священника с белым воротничком, но излюбленная его одежда — джинсы и свитер. Темная борода скрывает ассиметрию лица — последствие тяжелой болезни, как и маленькие, слабые, словно у ребенка руки. Он подвижен. Его фигура, блеск глаз, особая порывистость выявляют его искренний интерес к любому, с кем-бы он не встречался. Он человек для всех и каждый может воспринять его как своего. Когда я спросил его: «В чем источник твоей радости? Где ты находишь силы, чтобы каждому помочь?» Он ответил: «Я стараюсь молиться на протяжении часа в день, и я общаюсь с людьми». Бог и ближний. Больше ему ничего не надо. В тот вечер он рассказал мне свою историю, при этом попросив не называть его имени, так что Фрэнк — это псевдоним, впрочем, близкий по созвучию. Я передаю его рассказ так, как слышал, в 10 часов вечера, в прокуренном баре.

«Я родом из небольшого шотладского города. Отец был крут. Налившись крепким элем, он утверждал себя, и тогда под его горячую руку могли попасть и я, и мама. Мать была тихой, в быту кроткой, но ревностной католичкой, и под ее молчаливым, но сильным напором, по праздникам мы всей семьей отправлялись в церковь. Этим отец словно выполнял какой-то долг; мне же, откровенно говоря, было скучно. Мой старший брат в то время учился в Ватикане и готовился к принятию священства. Я не понимал его. Писал ему, звал назад, предлагал найти ему хорошую девушку в Шотландии. Мы были далеки друг от друга. Пожалуй, и сейчас это так.

Я рос очень живым ребенком, при этом очень чувствительным. Часто мне было жаль тех мальчишек, с которыми никто не дружил, я старался сблизиться с ними, как-то вовлечь в нашу школьную жизнь, полную подвижных игр и розыгрышей. Тогда я ощущал себя счастливым, несмотря на тягостные отношения с родителями. Я наслаждался присущим мне чувством физической быстроты и силы. Одинаково ловко у меня получалось играть в футбол и в настольный теннис. Уже к четырнадцати годам и в том и в другом виде спорта меня приглашали выступать в составе молодежной сборной Шотландии.

Да, у меня были проблемы тогда. Когда мне было пятнадцать, отец настаивал на том, чтобы я бросил колледж и пошел в подручные к его знакомому электрику. Это был бы верный заработок. Но как же мои спортивные надежды?

И тогда это случилось… На одной из тренировок я неудачно упал. Потом долго и сильно болело плечо, и я отправился к врачу. Тот осмотрел меня и отправил в госпиталь. Сказал, что для обследования, недели на две. Но я провел там два года. Это оказалась прогрессирующая дистрофия мышц. Боль стихла, но рука постепенно теряла подвижность, дошло до того что я не мог пошевелить даже пальцами. Мне делали различные процедуры, но было ясно, что инвалидом я останусь навсегда.

Я был в отчаянии. Я перестал чувствовать себя личностью, потому что у меня не теперь не было цели в жизни. Попросту я был никому не нужен. Хотя… Конечно, мама каждую неделю навещала меня, раза два приходил отец, брат писал ободряющие письма из Рима. Да, была еще девушка, она тоже не оставила меня. Расскажу о ней позже…

Я не мог одеваться. Я не вставал. Мышцы тела перестали слушаться меня так, что я не мог сходить в туалет. Я мочился в особый пластиковый сосуд, который клали мне в постель. С этим связана веселая история. Наверное, и тогда, когда я был подавлен бессилием, которое обрушилось на меня, природная жизнерадостность не умерла во мне. Помню женщина, навещавшая моего соседа по палате, как то сказала: «Знаешь, у твоей постели всегда собирается что-то вроде клуба». Часто я не мог удержаться, чтобы не подшутить над медсестрой, увлекавшейся очередной модной диетой: «Слушай, от этого патентованного дерьма ты толстеешь с каждым днем». И они не оставались в долгу. Однажды, в насмешку, медсестры проткнули дырку в сосуде, где собиралась моя моча и я ощутил что-то горячее и вонючее, струящееся по моим холодным обездвиженным голеням. Не знаю, но меня это даже взбодрило. Значит, я еще человек, раз надо мной можно пошутить.

Но я лежал. Я не двигался. Мое тело утратило чувствительность и подвижность. У меня не было цели, было оцепенение. И вот что случилось. Я лежал в неврологическом отделении. Помню, что в этот раз рядом со мной положили какого-то беднягу, перенесшего серьезную травму головы. Он плакал и все время причитал: «Я же был удачливый бизнесмен. У меня была отличная семья. Все складывалось так хорошо, а теперь… Теперь я не могу сложить паззл из нескольких частей, который за несколько минут сложит пятилетний ребенок. Впервые в жизни я не знаю что делать. Мои мозги не слушаются меня». Я пожалел его, чтобы как-то утешить, мне захотелось дотронуться до него. Тогда в палате была врач, и она вдруг крикнула мне: «Эй! Твои пальцы шевелятся». Я не мог в это поверить. Я боялся в это поверить. Я не хотел в это поверить. Тогда бы появилась надежда, а от этого стало бы еще больнее потом. Но врач настаивала: «Посмотри на свою руку!» И действительно: пальцы подергивались. И вот меня положили на операцию. Мне перешивали тело. Кожу с плеч — вот они, швы, — пересаживали на руки. Я плавал в боли. И, в общем-то, я не знал, зачем. На особых аппаратах растягивали мои ноги, разрабатывали руки. Это был хирургический успех, но психологический провал. Я вышел из больницы с документом пожизненного инвалида.

Государство позаботилось обо мне. Мне предложили какую-то легкую работу в доме для престарелых. Когда я в первый раз пришел в этот дом, я нажал в лифте кнопку последнего этажа. Потом я вышел на балкон и выбросил себя вниз.

Мне не повезло. Я переломал ноги. Я снова попал в больницу на несколько месяцев. Сделали несколько операций над коленными суставами. К хронической слабости рук прибавились трудности ходьбы. Но я и не хотел ходить, как и не хотел жить. Я терзал себя тем, что даже покончить с собой по-настоящему не смог.

Но, как вы помните, я с детства был настойчив. Я придумал способ смерти, казавшийся мне гарантированным. Перед моими глазами стоял перекресток автострады с оживленным движением, неподалеку от моего дома. Выписавшись из больницы, я приехал туда. Постоял, потом зажмурил глаза и резко вошел в двухсторонний поток мчащихся автомобилей.

И вновь… Я был искалечен, но не умер. Мне снова делали операции. Не знаю, сколько их я перенес.

Время шло, мне уже исполнилось двадцать. После всех этих больниц я стал пить. Может быть потому, что это казалось мне наиболее логичным. Все эти годы рядом со мной оставалась девушка, которая навещала меня и, как могла, старалась утешить. Она была чернокожая, из Уганды. Я действительно любил ее, но тогда начал специально искать других женщин. Я уничтожал себя.

Помню, как в одной из веселых компаний я так напился, что вместо нагрудного платка положил в карман пиджака жареную картошку и старался всех угостить. Тогда мы насмехались над газетой — католическим изданием, которая случайно оказалась в нашей компании. И там было объявление: «ТЫ ХОЧЕШЬ БЫТЬ СВЯЩЕННИКОМ?» Может быть, я смеялся больше всех, настолько нелепым мне все это представилось. Впрочем, там было что-то затронувшее меня — священники требовались для миссионерской работы в Африке… А я очень любил свою черную подругу. Не помню как, но я оторвал это объявление и на утро оно попалось мне, когда я выгребал из пиджака остатки жареной картошки. И… Я написал письмо. Парню, который дал это объявление. Прошел месяц, я уже забыл о письме, но он позвонил мне. Я так испугался, что сказал, будто он ошибся номером. Но потом я встретился с ним.

Этот человек, священник католического ордена спиританцев, изменил мою жизнь. От него я научился самому острому наслаждению — помогать другим. Я не знал, как это надо делать, но я чувствовал головой, сердцем и телом, что это мой путь. Теперь я жил в общежитии среди таких же девушек и парней, целью которых было облегчать боль других. Мы изучали психологию, медицину, мы учились сначала помогать друг другу. Я понял, как легко преодолеть боль, когда ты делишь ее на всех. Невозможно представить, но я со своим искалеченным телом прошел стомильное паломничество пешком. Я не знал, что может быть лучше этого: быть вместе с другими, идти и думать о Боге. «Да ты уже наш, твоя судьба быть священником», — сказал мне тогда духовный наставник. Рассмеявшись, я показал ему наш шотландский неприличный жест. Но он оказался прав. Я не знаю, как это вышло, но вскоре я принял сан.

Теперь я был одержим одним — отправиться в Африку. С моими болезнями и немощами это было почти невозможно. Но помните, я был настойчив. Оказавшись в Африке я не стал жить с другими священниками. Мне не хотелось кого-то обращать в свою веру. Мне хотелось просто быть вместе с черными людьми, наблюдать их жизнь, выучить их язык, понять их и до конца понять себя.

Они совершенно другие, они восхитительно другие. Они умеют быть простыми. Это простота совершенства. Я пил с ними их домашнее пальмовое пиво и учился их языку, сидя у ночного костра. Из миссии я уехал, вызвав недовольство вышестоящих членов Ордена. Я отправился в самую отдаленную деревню, где жили, как они сами себя называли, «грязные люди». Они противились цивилизации в любой форме. Они не хотели носить одежду. Они охотились только копьями. Я был очарован их жизнью. Единственное, от чего меня тошнило — от их излюбленного напитка, молока пополам с кровью. Это была настоящая первобытная жизнь. Когда ты болен, за тобой ухаживают по очереди все жители деревни. Они всем делятся друг с другом. Чувство их общинной принадлежности необыкновенно. Когда я спросил одного воина, как его имя, а по суахили это звучит «Кто твое имя?», он отвечал мне десять минут, перечислив всех своих предков, обстановку жилища и семейных богов. Я начал им рассказывать про Иисуса Христа. Они слушали меня доверчиво и с необыкновенным вниманием, а потом спросили: «Это твой брат?» «Да, — поначалу смутившись ответил я, — мой Брат». «Он скоро приедет к нам?» «Да» — отвечал я уже тверже, «Он скоро приедет к нам всем, а пока Он просил, чтобы мы соблюли Его заповеди». Эти милые простые люди были готовы слушать еще и еще, но, по правде сказать, с прощением у них получалось не очень успешно. А вот истории из Ветхого Завета, приводили их в восторг.

Но все же не зря я был у них. До сих пор я вспоминаю урок, который я получил от старой умирающей женщины. В том селении было поверье: счастливым будет тот, кто увидит вершину горы Килиманджаро, которая почти всегда покрыта облаками. И случилось, что когда я был приглашен как священник к умирающей, я взглянул вверх и увидел, что снежная вершина сверкает под лучами солнца. «В такой момент и умирает человек», — подумал я. И видимо на глазах у меня показались слезы. «Не плачьте, падре, — прошептала она. — Всегда помните то, чему вы научили нас: Христос не только умер, но и воскрес».

Приключений было много. И последнее из них весьма болезненное. У меня случилась страшная боль в животе и сильно распухли яички. Врачи в столице Танзании подозревали злокачественную опухоль и настоятельно рекомендовали лететь на операцию в Европу. Танзанийцы свою национальную авиакомпанию обычно называют «Может Быть». Может, самолет полетит, а может, нет. Опять не повезло: рейс отменили, в автобус на двенадцать мест набилось человек тридцать и я, с распухшими яичками, буквально лежал на головах. До соседней Кении ехали по жаре часов десять. Но это я уже плохо помню. Посадили меня на самолет в Амстердам, оттуда прилетел в родной Лондон. Ложусь в больницу, и моим лечащим врачом оказывается африканец, как раз из Танзании. Стоило прилетать? Судьба! Сделали операцию. Слава Богу, опухоль оказалась доброкачественной. Однако в Африку врачи возвращаться запретили. Начальство Ордена посоветовало: есть такой парень в Америке, Адриан ван Каам, поезжай у него учиться. И вот я здесь».

В Университете Фрэнк одновременно студент и капеллан. Ему сейчас немного за тридцать. Он увлеченно учится психотерапии, а вечера проводит в общении с ребятами из кампуса, часто заходя на спортивные соревнования и дискотеки. Он спиританин, девиз их Ордена — «Пригодный ко всему». Иногда они продолжают: «…и ни к чему не способный». Это шутка. Фрэнк любит шутить. Он не знает, сколько ему осталось жить. Он просто счастлив…

13 Апр 2012 | Сергей Белорусов

Рубрика: способы жить | Комментарии к записи Опыт Фрэнка отключены

Наташка

Опубликовано 13 ноября, 2018 автором redactor

В то время у меня все валилось из рук. Огромное количество институтских долгов, за которые меня в очередной раз хотели отчислить, самые разнообразные неприятности со здоровьем, проблемы в личной жизни, отношениях с родственниками. Но самым тяжелым было то, что ни одна из моих трудностей, как мне тогда казалось, не разрешалась. Не было ни денег, ни понимания, ни сил для поиска выхода. Все эти долги, болезни, ссоры, конфликты скапливались в огромную гору, погребая под собой остатки моего оптимизма и надежды на будущее. Я все яснее понимала, что не в состоянии справиться ни с чем в своей жизни, и это невероятно угнетало. Я, взрослый человек, не в силах повлиять ни на что в своей жизни…

Тогда я мало с кем делилась своими переживаниями. Во-первых, мне казалось, что это неинтересно. Во-вторых, во время таких редких откровений все мои проблемы начинали мне казаться сущей ерундой, справиться с которой под силу пятилетнему ребенку. Было физически невыносимо осознавать, что я не способна даже на это. Поэтому я сама себе удивилась, когда выложила все моей однокурснице Наташке.

Наташка не поставила под сомнение ни одну мою проблему, даже глупое недовольство внешностью она восприняла максимально серьезно, не стремясь меня переубедить. Мы вместе написали список всех моих проблем и разбили их на группы. Список вышел довольно объемным. «Надо наметить путь решения по каждому пункту», — сказала Наташка. И мы долго говорили о том, как можно сдать долги, где можно бесплатно пройти обследования, как разрешить рабочий конфликт и т.д. Я порядком устала в тот вечер, но, возвращаясь домой, я чувствовала, будто у меня выросли крылья. И следующее утро было добрым. И еще одно, и еще.

В то время я не разгребла даже треть из того списка, который занял несколько листов ежедневника. Но меня это больше не угнетало. Со временем что-то я все-таки сумела одолеть, что-то, спустя годы, решилось само собой, а что-то оказалось не так уж мне и нужным. Наши с Наташкой пути, к сожалению, разошлись. Но я очень благодарна ей за то тепло, которым она отогрела меня в такой непростой момент, что и дало мне силы жить дальше. Спасибо тебе, Наташк.

19 Июл 2012 | Марина Антонова

Рубрика: способы жить | Комментарии к записи Наташка отключены

«У меня диагностировали пограничное расстройство личности»

Опубликовано 13 ноября, 2018 автором redactor

Я не знаю, как давно это началось. Года в 4, наверное, когда моим родителям психиатр сказал, что я нормальная, а все шалости делаю нарочно и меня надо за них наказывать. И началось. Часто я не понимала за что меня лупят, мне не объясняли, говорили просто – нельзя и всё тут. Когда в очередной раз меня наказали, я сказала маме подслушанную на улице фразу: «Я ненавижу тебя.» Я даже не понимала её значения, но чувствовала, что в ней кроется какая-то боль, что ею можно донести свои негативные чувства. Мама была шокирована, она ничего не ответила мне, просто ушла. А я не поняла почему она ушла и даже немного испугалась. С тех пор всё стало ещё хуже.

Били меня часто, а я толком и не понимала за что, ведь масштаб «прегрешения» казался мне несоответствующим степени наказания. Многие поводы для наказания были закольцованы – меня бьют, я бью сестру, меня бьют за то, что я избила сестру.

В начальной школе моих родителей ( только моих ) вызвали к директору, после того как мы прошли какой-то психологический тест. Там говорилось, что у меня возможна сильная психологическая травма. Методы воспитания не изменились. Позже, когда они стали уставать меня пороть, я познала, что такое жизнь взаперти. Для меня не было на свете ничего лучше, чем погулять с друзьями, вот этого они меня и лишали на пару недель, если буду себя хорошо вести.

Годам к 14, я осознала, что у меня большие проблемы со сдерживанием гнева. Я пыталась его сдерживать, но этого почти никогда мне не удавалось. Я смогла научиться только, иногда, предупреждать человека о том, что скоро сорвусь и нападу на него с кулаками.

В 16 лет случился первый серьёзный кризис. Меня изнасиловали. Я чуть не выпрыгнула в окно 8го этажа в попытке избежать группового акта насилия, но мне удалось выбежать в дверь. Рассказать дома я не смогла, боялась, что меня побьют, ведь мне говорили, что нельзя ходить ни к кому в гости. У меня началось посттравматическое стрессовое расстройство – ПТСР. Мне звонили домой и угрожали незнакомые люди, предлагали повторить «на четверых» — я одна, их четверо. Я боялась, что дома узнают; я боялась из дома выходить. За мной следили, началась паранойя. Внутри у меня была пустота, я не испытывала никаких эмоций, вообще. И это – самое страшное. Чтобы почувствовать хоть что-то, я билась головой о стену, разбивала в кровь руки, начала себя резать.

Тут-то дома и заметили, что что-то со мной происходит. Мама дала мне пощёчину и сказала: «Если ещё раз увижу, убью». Никто не просил даже почему я это делаю! Думаю, боялись правды. Вскоре на меня напали второй раз, я отбилась, сломала руку, а мой хороший знакомый сказал, что это я во всём виновата сама. Тут у меня и оборвалось всё, сломалось что-то внутри. В травмпункт за гипсом я не пошла, мне нужна была боль. Начала пить. Через какое-то время появились мысли о суициде. Но я не смогла ни в окно выпрыгнуть, ни вены вскрыть. Было жаль родных, но и себя за эту слабость я ненавидела. С этой точки депрессия больше у меня не заканчивалась. Года через 1,5 я перестала себя калечить, но алкоголь остался со мной. Спустя 2 года после этих событий, на протяжении нескольких месяцев, примерно полугода, я выпивала по бутылке водки в день – только так я могла заполнить пустоту. Это не мешало мне отлично учиться, хотя и странно. Алкомарафон закончился, когда у моих родителей закончилось терпение. Тогда папа меня очень сильно избил. Так пить я перестала, но не завязала совсем.

Следующий криз случился, когда мне было около 28. От меня ушёл мой любимый, я начала встречаться с другим, но и он меня бросил. Дома меня морально насиловали родители, поэтому я жила в офисе, на работе из-за депрессии начались проблемы с начальством. Помощи ждать по-прежнему было неоткуда. И наступил момент, когда я решила – всё, смысла нет, ничего уже не изменится. И разработала план. Никогда я ещё не была настолько решительно настроена. Я очень рада, что мне помешали осуществить задуманное. Я буду благодарна этому человеку до конца своих дней. К тому моменту я не уезжала из офиса уже 3 дня, я беспрерывно плакала, но никто не обращал внимания. Он приехал в свой выходной на работу, вроде как у него были какие-то дела незаконченные и в какой-то момент он сказал: «Нет, это – ненормально». Он позвонил кому-то и приехали ещё двое наших общих друзей. Втроём они смогли увезти меня с работы и спасти мне жизнь. На следующее утро дома папа меня спросил: «Как ты докатилась до такой жизни?» — и это сорвало мой стоп-кран. Я плакала, кричала, рвала волосы. Когда я подняла глаза, то увидела, что плачет вся моя семья. Потом я 2 недели лежала дома, в темноте, не двигаясь, не разговаривая. Мне нужен был этот отдых.

Ещё через пару лет, почувствовав, что на меня опять накатывает депрессия, я решила не откладывать, а прямо сейчас обратиться за помощью к психотерапевту: я поняла, что не справляюсь, а родные не смогут дать мне необходимой помощи. Мне повезло, я обратилась к очень чуткому и понимающему специалисту. В процессе терапии я познакомилась с прекрасными специалистами других областей – психиатр, гипнотерапевт. У меня диагностировали ПРЛ – пограничное расстройство личности – склонность к самоповреждению, суициидальные попытки, боязнь быть брошенным, оставленным, чрезмерные алкогольные возлияния и т.д… Сейчас я чувствую себя значительно лучше – никаких порезов, мыслей о самоубийстве, я начинаю забывать, что такое депрессия. Жизнь выглядит ощутимо лучше!

Я верю в то, что справится можно с любым личностным кризисом, а расстройство личности можно подкорректировать. Нужно не стесняться просить помощи — есть масса людей, готовых помочь вам в трудную минуту. Когда кажется, что выхода нет, нужно обращаться к людям, которые точно знают – он есть. Это – психологи, психотерапевты, психиатры, специалисты служб доверия, кризисные центры, священники.. Просто поймите, вы не одиноки в своей беде, есть люди как и вы, пережившие тяжёлые и страшные ситуации. Если они справились с этим, значит шанс есть и у вас! Просто воспользуйтесь им, начните – с остальным вам помогут!

14 Июл 2015 | Оксана Богданова

Рубрика: истории | Комментарии к записи «У меня диагностировали пограничное расстройство личности» отключены

Что можно и что нельзя говорить человеку, думающему о самоубийстве

Опубликовано 13 ноября, 2018 автором redactor

Источник: TheMighty.com

Если ваш знакомый хочет совершить самоубийство или борется с мыслями об этом, сложно найти правильные слова при разговоре с ним. Близкие стараются проявить заботу, но даже слова, сказанные с наилучшими намерениями, могут звучать безразлично. Так что если вы хотите знать, как найти правильные слова, то эта статья для вас.

Очень важно знать, что не следует говорить человеку, находящемуся на грани самоубийства, но также важно понимать, что нужно сказать такому человеку. Мы попросили членов нашего сообщества рассказать, какие слова не помогали им в состоянии близком к самоубийству, и что им хотелось бы услышать взамен.

Вот что они рассказали:

1. Не говорите: «Самоубийца ведет себя эгоистично»

«Пожалуйста, не говорите человеку на грани самоубийства, что он эгоист. Нет ничего хуже этого» (Маккензи В.).

«Я терпеть не могу, когда меня обвиняют в эгоизме за попытку совершить самоубийство. Когда мы доходим до этой черты, мы уже не эгоисты, мы чувствуем безнадежность, мы устали от боли, мы чувствуем свою никчемность и просто хотим прекратить все это. От этих мыслей никуда не деться, ими нельзя переболеть или просто отбросить их. Это не что-то, что просто проходит» (Мелисса Б. ).

Что лучше сказать:

«Поймите мои чувства. Скажите мне, как много я значу для вас» (Таня В.).

«Я думаю, что все люди разные. Но не надо говорить человеку то, что может расстроить его еще больше. Например, «Давай, вперед», «Ты эгоист». Я думаю, любая попытка не дать человеку покончить с жизнью имеет смысл. Отговорить кого-то непросто, сложно найти правильные слова. Для меня самое важное – разговорить человека в тот момент, когда он наиболее уязвим» (Сара С.).

2. Не говорите: «Другим еще хуже, чем тебе»

«Я терпеть не могу, когда кто-то говорит мне, что я еще недостаточно депрессивен для того, чтобы даже подумать о самоубийстве. Или когда мне говорят: «Другим еще хуже». Я начинаю думать, что ничего не стою, когда люди думают, что у меня нет права на свои собственные мысли и чувства, и у меня нет никаких основательных причин для совершения самоубийства» (Трис Н.).

«Когда мою боль обесценивают, я вообще теряю способность обсуждать свои чувства, и это только ухудшает ситуацию. И если откровенно, как вы вообще смеете сравнивать мою боль с болью других? Вы же не говорите кому-либо что он не может быть счастливым, потому что другие еще более счастливы» (Викки М.).

Что лучше сказать:

«Самое лучшее, что мне когда-либо говорили — что-то вроде: «Могу я что-то сделать для тебя? Как я могу помочь тебе»? Мне не нужно, чтобы меня судили. Мне нужен человек, который захочет просто посидеть, просто побыть со мной. Быть вместе в тишине — все равно, что громко плакать вместе. Это такая «скорая помощь» для меня» (Шелби Х.).

«Чтобы я хотела услышать: «Я понимаю, ты прошла через ад и вернулась, но ты справишься, я буду с тобой каждое мгновение на этом пути» (Ребекка Х.).

3. Не говорите: «Мне тоже бывает грустно»

«Пожалуйста, не говорите: «Ты преодолеешь это, мне тоже бывает плохо». Люди не понимают, что когда человек на грани самоубийства — это нечто большее, чем некое чувство. Это скорее онемение, которое заставляет человека причинить себе вред, чтобы хоть что-то почувствовать» (Бри Н.).

Что лучше сказать:

«Я здесь, я с тобой. Ты не один. То, что ты чувствуешь — это нормально. Мне жаль, что я не могу лучше понять тебя. Пожалуйста, знай, ты мне не безразличен, и я люблю тебя. Если я понадоблюсь тебе — я всегда рядом» (Бри Н.).

4. Не говорите: «Самоубийство — это слишком легкий выход»

«Ненавижу, когда люди говорят о ком-то, совершившем самоубийство, что он выбрал самый легкий путь. К сожалению, я уже совершал попытку самоубийства, и это стоило мне огромных усилий. Я отдал все силы. Ни в коем случае нельзя сказать, что это было легко. К тому же годы страданий — тоже нельзя обесценивать. Это тяжелый путь, его никак нельзя назвать легким» (Трэвис С.).

Что лучше сказать:

«Говорите человеку, как много он значит для вас и делитесь любовью и состраданием. Оставайтесь рядом, держите человека за руку. Простое присутствие рядом человека, с которым чувствуешь себя в безопасности, может сыграть важную роль. Можно вообще ничего не говорить при этом. Просто будьте рядом. Если вы чувствуете, что человек все же хочет нанести себе вред, срочно вызывайте помощь» (Сэнди С.).

5. Не говорите: «Ой, только не говори об этом»

«Не просите кого-то не говорить о самоубийстве. Иногда выражение мыслей вслух очень важно. Не позволяя человеку выразить свои мысли, вы тем самым обесцениваете его чувства и переживания. Итог печален, как правило» ( Эмили Дж.).

Что лучше сказать:

«Что мне сделать, чтобы тебе стало легче? Мне жаль, что ты чувствуешь себя будто в ловушке. Как я могу помочь тебе?» — вот идеальные слова для меня» (Карли Б.).

6. Не говорите: «Ты делаешь это, чтобы привлечь к себе внимание?»

«Никогда не называйте человека, который хочет совершить самоубийство, сумасшедшим, глупым или жаждущим внимания. К моменту, когда человек думает о суициде, он уже через столько прошел, что уже не мыслит рационально» (Тасним М.).

Что лучше сказать:

«Помогите человеку, напомнив, как он важен для вас, и что жизнь прекрасна. Лучше жить, чем все бросить» (Тасним М.).

7. Не говорите: «Завтра будет новый день»

«Я, конечно, понимаю о чем вы, но для многих выздоровление — долгий процесс. Даже сама мысль о том, что предстоит прожить еще один день, болезненна. Завтра человек может почувствовать себя еще хуже, чем сегодня. Для многих суицидальное мышление — проходящий момент, но для других — ежедневная реальность». (Лили С.).

Что лучше сказать:

«Иногда нужно просто понимание. Не осуждение, а просто, чтоб кто-то выслушал тебя» (Шарни Б.).

8. Не говорите: «У тебя нет никаких основательных причин так себя чувствовать. У тебя все замечательно»

«Для меня нет ничего хуже этих слов. Я научилась скрывать от людей свое состояние, поэтому большинство знакомых не верили мне, когда я рассказывала о том через что прошла. Они видят только то, что я позволяю им увидеть, и мне больно от того, что меня не понимают» (Джесика Е.).

«Никогда не говорите: «У тебя нет причин печалиться». Да, возможно, мне говорят так из самых благих побуждений, но это настолько умаляет проблему, что заставляет меня стыдиться своих чувств» (Молли О.).

Что лучше сказать:

«Скажите человеку, что он не одинок и убедите его в том, что у него есть ваша поддержка. Почаще узнавайте как у него дела, чтобы человек не чувствовал себя брошенным» (Молли О.).

9. Не говорите: «Подумай о том, что почувствуют твои родные. Представь как им будет больно»

«Это совершенно обесценивает чувства человека» (Джулия Ф.).

«Ты что, совсем не думаешь о своих детях? Тебе все равно?» Бывают дни, когда они — единственная причина, почему я все еще здесь, но иногда мой разум настолько замутняется, что мне кажется, им будет лучше без меня» (Миджену М.).

Что лучше сказать:

«Гораздо полезнее спросить не нужно ли чего человеку, и что нужно сделать, чтобы помочь ему» (Джулия Ф.).

«Лучше обнимите человека, а не показывайте, как вы шокированы его эгоизмом и недостаточной заботой о близких» (Миджену М.).

10. Не говорите: «Это пройдет».

«Мой отец всегда говорит мне: не думай об этом, пройдет. Он говорит так, потому что это помогает ему. Но со мной все иначе, это состояние наползает на меня постепенно. Это вечная зима, а оттепели все нет и нет» (Сиера К.).

Что лучше сказать:

«Мне хотелось бы, чтобы мне сказали, что я сильная, что я уже справлялась с этим раньше и снова справлюсь» (Сиера К.).

11. Не говорите: «Я не хочу говорить об этом»

«Я не хочу говорить и ничего слышать об этом!». Что ж, я и не говорила. Меньше всего я хотела бы сказать родным, что я не хочу жить. Многие люди просто говорят: «Я люблю тебя». Но этого недостаточно. Темнота покрывает меня. Человеческая душа — не математическое уравнение. Все намного сложнее. Всегда больно осознавать, что ты хочешь покинуть людей, которые будут скучать по тебе, но можно дойти до такой черты, когда это знание становится чисто теоретическим. Груз настолько тяжел, что погребает под собой все» (Лейси М.).

Что лучше сказать:

«Мне нужно, чтобы меня слышали, когда я говорю. Вы не хотите слышать или говорить об этом? А я не хочу жить с этим. Вот и все…» ( Лейси М.).

12. Не говорите: «Но твоя жизнь так прекрасна!»

«Всегда есть причина, почему у человека появляются суицидальные мысли. Не важно, считаете ли вы эти причины стоящими и значительными или нет, они есть. Возможно, они иррациональны и даже кажутся вам глупыми, но для нас они очень важны, и нам больно. Говорить, что нам не надо думать о самоубийстве, потому что наша жизнь прекрасна, бесполезно, это только усугубляет вину, которую мы и так чувствуем» (Джесика С.).

Что лучше сказать:

«Просто скажите: Я здесь, я с тобой. И будьте искренни при этом» (Лейкон С.).

13. Не говорите: «Не глупи»

«Если кто-то подойдет к вам и скажет, что чувствует себя никому не нужным, а вы ответите: «Ой, да глупости!», даже если вы не хотели ничего плохого, мы почувствуем негатив» (Сантана М.).

«Не говорите человеку, что его чувства — глупость или что он преувеличивает» (Ким Л.).

Что лучше сказать:

«Спросите, что заставило его так себя чувствовать. Не говорите, что это глупо» (Сантана М.).

«Напомните человеку, что эти чувства непостоянны, даже если это не так. Скажите ему, что вы будете надеяться за двоих, пока в его жизни не наступит светлая полоса. Просто будьте рядом, не жалуясь» (Ким Л.).

14. Не говорите: «Ты недостаточно усердно молишься»

«Только не говорите: «Тебе стоит быть благодарным. Тебе нужно крепче верить в Бога. Ты недостаточно усердно молишься» (Ронда М.).

Что лучше сказать:

«Попытайтесь лучше сказать «Я не представляю через что ты проходишь, но ты не должна быть одна. Мы пройдем через это вместе» (Ронда М.).

15. Не говорите: «Ты принял свои таблетки?»

«Все эти советы (послушай музыку, прими таблетки, сходи на прогулку, посмотри кино, позвони на горячую линию и т. д.) совсем не помогают. Можно подумать, я не испробовала все это раньше или, что моя боль поверхностна и мне достаточно просто посмотреть комедию. Это только усиливает чувство одиночества» (Кэйти Н.).

Что лучше сказать:

«Скажите, что вы любите человека, несмотря ни на что. Я находился на грани с восьми лет и недавно снова был в депрессии, став ближе к краю как никогда. Единственное, что удерживало меня — один человек, который постоянно поддерживал меня. Единственный человек в моей жизни, который проявляет свою любовь именно так, как нужно. Осязаемая, истинная любовь, а не любовь на словах: «Тебя многие любят». Люди в депрессии нуждаются в активной любви!» (Мэтью Дж.).

16. Не говорите: «Тебе нужно расслабиться»

«Тебе нужно выдохнуть и не позволять себе отчаиваться». Мы и так это знаем» (Дженефер Д.).

Что лучше сказать:

«Скажите лучше: «Спасибо, что поделилась со мной, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе» (Криста Р.).

17. Не говорите: «Это все только в твоей голове»

«Это ужасно, так как люди, которые не разбираются в умственных расстройствах, действительно верят, что ваши суицидальное мысли — просто манипуляция с целью привлечения внимания. Или, что вам просто нужно наладить отношения или нужен новый взгляд на жизнь. Прошу, займитесь самообразованием, если знаете кого-то с умственными расстройствами» (Мэрилу В.).

Что лучше сказать:

«Важнее спросить, все ли со мной в порядке — проявить заботу, но не вмешиваться в неведомую вам область» (Чеин Б.).

«Я бы хотел услышать: «Я здесь, с тобой, я никуда не уйду. Ты не один. Я помогу тебе пройти через это. Я люблю тебя». Вот и все» (Рег Д.).

Источник: TheMighty.com
Перевод: Nosuicid.ru

Рубрика: избери жизнь, истории | Комментарии к записи Что можно и что нельзя говорить человеку, думающему о самоубийстве отключены

Письмо человеку, который прямо сейчас обдумывает суицид

Опубликовано 13 ноября, 2018 автором redactor

Это письмо было опубликовано на сайте TheMighty.com. Автор — Кара Паттиата.

Письмо человеку, который прямо сейчас обдумывает возможность совершить самоубийство

Дорогой друг,

Я не знаю тебя. Мы никогда не встречались и вряд ли встретимся. Но позволь мне сказать тебе: я люблю тебя. Я принимаю тебя таким, какой ты есть. Я понимаю тебя.

Я понимаю тебя, потому что сама долгое время жила с теми же мыслями, что и ты. Я разрывалась между осознанием, что могу причинить боль людям, которые меня любят и мыслями, что им будет лучше без меня. Один голос в моей голове требовал положить конец моим мучениям, а другой шептал, что я должна держаться.

Мне так жаль, так жаль, что тебе больно. Я тоже слышала голоса демонов в своей голове. Я слышала, как они говорят, что я недостаточно хороша. Я слышала, как они говорят, что я ничего не стою. Я слышал, как они говорят, что я не заслуживаю того, чтобы жить.

Люди пытались помочь. Люди пытались показать, как хороша жизнь. Люди говорили, что наши мысли не имеют под собой никакой почвы — это просто мысли. Я хочу опровергнуть это: твои чувства – не иллюзия. Твои мысли — не глупость. То, что ты сейчас переживаешь, — ужасно. Даже я не силах полностью понять, что ты переживаешь.

Возможно, тебе сказали, что у тебя депрессия, а может это и не так. Возможно, у тебя были мысли о самоубийстве, а может, конкретные планы. Возможно ты планировал это давно, а может, эта мысль пришла тебе в голову несколько минут назад. Возможно, ты уже пытался покончить с собой, а может быть ты никогда не думал об этом. Возможно, ты полон решимости, а может, тебе вообще плевать – жив ты или нет.

Независимо от того на каком этапе ты сейчас, боюсь, единственное, чем я могу поделиться с тобой – слова, которые однажды сказал мне врач. «Никто не предложит тебе волшебную палочку и не произнесет некое заклинание, чтобы тебе стало лучше». Я не могу предложить тебе решение. Все, что я могу посоветовать тебе — это ждать.

Я знаю, сейчас тебе кажется, что выхода нет. Но твои чувства будут меняться. Я знаю, сейчас тебе кажется, что твоим мучениям нет конца. Это ложь. Смертоносный обман, которым кормят тебя твои демоны. Подушка, которая душит надежды. Но надежда все еще здесь, пусть даже ее почти не видно. Возможно, тебе придется долго ждать. Ни ты, ни я не знаем, когда настанет тот день, когда ты снова увидишь надежду. Но этот день настанет — я обещаю.

Я бы хотела обнять тебя, крепко-крепко. Ты все еще здесь. Ты все еще держишься. Каждый день тебе приходится сражаться, чтобы продержаться до конца дня. Я признаю – это очень тяжело. Я не могу даже представить сколько тебе приходится прикладывать сил и упорства.

Помни: тебя любят. Ты бесценен. Ты достоин того, чтобы жить.
Я посылаю тебе всю свою любовь.

Автор: Кара Паттиата
Источник: TheMighty.com

Рубрика: истории | Комментарии к записи Письмо человеку, который прямо сейчас обдумывает суицид отключены

Можно ли молиться за совершивших самоубийство? Из слова о молитве за усопших

Опубликовано 13 ноября, 2018 автором redactor

26 Янв 2010 | Митрополит Филарет (Дроздов)

Есть в христианстве люди, которые сами себя лишают утешения молиться за усопших. Какие это люди? — Без сомнения те, которые, приметным или неприметным для себя образом, больше любят умствовать, нежели веровать. Почему не приемлют они молитв за усопших? — Не видно другой тому причины, кроме той, что не понятно, как действие молитвы простираться может так далеко, — даже из одного мира в другой, из видимого в невидимый.

Человека, рассуждающего таким образом спросил бы я: понятно ли обыкновенному разуму действие молитвы человека живущего, — за другого живущего, — особенно если молитва приносится за отсутствующего, или же и за присутствующего, но приносится для испрошения чего-либо нравственного и духовного, как-то: прощения грехов, исправления от пороков, укрощения страстей, просвещения, утверждения в добродетелях? Две души, каждая с своим собственным умом, волею, склонностями, свободою, не суть ли одна для другой два отдельные мира, — отдельные тем более, что преграждены телами? Как же молитва одной простирает свое действие на другую?

Если возьмутся изъяснить, как отдельность существа и свободы не мешает действовать молитве за живых: сим самым изъяснится, как та же отдельность не мешает молитве за усопших. Если скажут, что действие молитвы за живых возможно, хотя неизъяснимо разумом? то я скажу: не отвергайте же и действия молитвы за усопших потому только, что оно неизъяснимо, или таковым кажется.

А по моему мнению, в предметах веры безопаснее меньше умствовать, а более верить, и утверждаться не на мудровании собственном, а на Слове Божием. Слово же Божие говорит: о чесом помолимся, якоже подобает, не вемы (Рим. 8^26). Следственно по разуму, без благодати, не знаем, можно ли молиться за кого-нибудь. Но сам Дух, — продолжает апостольское слово, — ходатайствует о нас воздыхании неизглаголанными, в молитве каждого, по его состоянию особенной: и тот же Дух, для общего руководства в молитвах, наипаче общественных, явственно изрекает, о чесом подобает молитися. Например: молю убо прежде всех творити молитвы, моления, прошения, благодарения за вся человеки (1 Тим. 2:1). Еще, аще кто узрит брата своего согрешающа грех не к смерти, да просит, и даст ему живот, согрешающим не к смерти. Есть грех к смерти? не о том, глаголю, да молится. (1 Иоан. 5:16). И еще: молитеся друг за друга, яко да исцелеете. Много бо может молитва праведного поспешествуема (Иак. 5:16). Послушаем еще, как святой апостол Павел и молится за других, и требует молитвы других. Молимся всегда о вас, пишет он к Солунянам, да бы сподобит званию Бог наш и исполнит всяко благоволение благости, и дело веры в силе, яко да прославится имя Господа нашего Иисуса Христа в вас и вы в Нем, по благодати Бога намего и Господа Иисуса Христа (2 Сол. 1:11-12). И далее в том же послании: прочее, молитеся о нас, да слово Господне течет и славится, якоже и в вас (3:1). И в другом послании: всякою молитвою и молением молящеся во всяко время Духом, и в сие истое бдяще во всяком терпении и молитве о всех святых и о мне, да дастся ми слово во отверзение уст моих, с дерзновением сказати тайну благовествования, о немже посольствую во узах (Еф. 6:18-19).

Не собирая более свидетельств Священного Писания о молитве вообще, как о деле известном, приложим к особенному предмету настоящего размышления те свидетельства, которые доселе приведены.

Если мы не знаем, о чем молиться, а для вразумления нашего незнания дано нам Священное Писание, могущее умудрити во спасение, даже до того, что совершен будет Божий человек на всякое дело благое уготован (2 Тим. 3:15-17): то от премудрости благости Духа Божия, изглаголавшего сие Писание, надлежит ожидать, что оно не только удовлетворительно наставит нас о чем молиться, но и предохранит запрещениями, чтобы нам не молиться о том, о чем молитва была бы не угодна Богу. Чаяние сие оправдывается самым делом. Теперь же видели мы, как Священное Писание, заповедуя и молитву за вся человеки, от молитвы, Богу неугодной и человекам не полезной, предохраняет верующего запрещением: есть грех к смерти, не о том, глаголю, да молится. Из сего следует, что если о молении за усопших и нет в Священном Писании особенной, определительной заповеди, а выводится оное только из понятий и заповедей о молитве, более общих? но если притом нет против сего моления в Священном Писании никакого запрещения, как и действительно нет: то самое сие незапрещение, самое молчание Священного Писания есть уже доказательство того, что моление за усопших Богу не противно, и человекам небесполезно.

Охотник до сомнений спросит: не излишне ли молиться о тех, которые умерли с верою и упованием? Ответствую: не излишне ли, по-видимому, молиться о святых? Однако святый Павел велит молиться о всех святых. Не излишне ли молиться об апостолах, которые суть распространители благодати на всех прочих, и первые из святых в Церкви: положи Бог в Церкви первее Апостолов (1 Кор. 12, 28)? Однако апостол Павел требует, чтобы молились о нем и не апостолы, и притом тогда, как он уже приближался к венцу за подвиги апостольства. Есть молитва в пользу самого Евангелия: да слово Господне течет и славится, хотя Евангелие само есть сила Божия во спасение всякому верующему (Рим. 1) Но — можно ли бояться излишества в молитве за верующих?

Или, спросят, — не тщетна ли молитва за умерших во грехе? Ответствую: тщетна — за умерших во грехе смертном, смертию духовною, и в сем состоянии постигнутых смертию телесною, — за тех, которые внутренно отпали от духовного тела Церкви Христовой и от жизни по вере, своим неверием, нераскаянностию решительным и конечным противлением благодати Божией. Где просвещенному и беспристрастному оку явны признаки сей горькой смерти? там нет места утешению молитвы: есть грех к смерти? не о том, глаголю, да молится. — Но что может сделать молитва о брате, согрешающем грех не к смерти? Может дать ему живот. Неужели и умершему телесно? — Святый Иоанн, которого словами теперь мы руководствуемся, не говорит: да? но не говорит и — нет. Он не запрещает молиться об умершем, тогда как запрещает молиться о грешнике отчаянном и безнадежном.

Всепроницательная премудрость Божия, в Божественном Писании, не провозглашает довольно громко заповеди молиться за усопших, может быть для того, чтобы в надежде на сие пособие, не обленились живущие, ранее телесной смерти со страхом свое спасение соделовать. Но когда и не возбраняет сего рода молитв: не то ли сие значит, что еще позволяет бросать, хотя не всегда решительно надежную, но иногда, и может быть часто, благопомощную вервь, отторгшимся от брега жизни временной, но не достигшим вечного пристанища душам, которые между смертию телесною и последним всемирным судом Христовым, зыблются над бездною, то возвышаясь благодатию, то низводясь останками поврежденной природы, то восторгаясь Божественным желанием, то запутываясь в грубой, еще не совсем совлеченной, одежде земных помышлений?

И вот, может быть, почему моление за усопших издревле существовало и существует в Церкви, не как торжественно возвещенный, существенный член веры и строгая заповедь? Но как благочестивое предание и обычай, всегда поддерживаемый свободным послушанием веры, и частными духовными опытами. Приведем на сие некоторые свидетельства.

Благодать даяния, пишет Сын Сирахов, пред всяким живым да будет, и над мертвецом не возбрани благодати. Что значит здесь благодать даяния? Если это дар алтарю, то слова: над мертвецом не возбрани благодати, очевидно значит: принеси жертву по усопшем, или, что то же, молись за усопшего. Если же кто хочет признать более вероятным, что благодать даяния значит благотворение бедному? то слова: над мертвецом, не возбрани благодати, будут значить: подай милостыню в память усопшего. Ту ли, другую ли мысль имел сын Сирахов: они обе предполагают одно, им общее основание, — то, что живущий может и должен делать добрые и душеполезные дела ради усопшего.

В истории Маккавеев находим именно жертву и молитву за усопших. Иуда принес оную за воинов, умерших во грехе взятия военной добычи от даров идольских, которыми благочестивый не должен был осквернять рук своих (2 Мак. 12:39-46).

С тех пор, как образовалось общественное Богослужение христианское, моление за усопших вошло в оное, как часть, постоянно к составу оного принадлежащая. Свидетельствуют о сем все древние чиноположения Божественной литургии, начиная от литургии святого Иакова, брата Господня.

Посему нет никакого сомнения, что моление за усопших есть предание апостольское.

Аще и грешен отъиде — говорит святый Златоуст, — елико возможно есть, помогати достоит: обаче не слезами, но молитвами, мольбами, и милостынями и приношениями. Не просто бо сия умышлена быша, ниже всуе творим память о отшедших в Божественных тайнах, и о них приступаем, молящеся Агнцу лежащему, вземшему грех мира, но Да отсюду будет им некая утеха (на 1 посл. к Кор. бесед. 41). И далее говорит: не ленимся убо отшедшим помогающе, и приносяще о них молитвы. Ибо общее лежит вселенные очищение. И возможно есть отвсюду прощение им собрати яко то от приносимых за них даров, от святых с ними именуемых.

Не должно отрицать, — говорит блаженный Августин, — что души усопших от благочестия ближних живущих получают отраду, когда за оных приносится жертва Ходатая, или творима бывает милостыня в церкви? но сие полезно только тем, которые в жизни заслужили то, чтобы им сие после было полезно (О вер. над. и люб. гл. 110).

Святый Григорий Двоеслов представляет примечательный опыт действия молитвы и жертвоприношений за усопшего, обета нестяжания, случившийся в его монастыре. Один брат за нарушение обета нестяжания, в страх другим, лишен был по смерти церковного погребения и молитвы в продолжение тридцати дней, а потом из сострадания к его душе тридцать дней приносима была бескровная жертва с молитвою за него. В последний из сих дней усопший явился в видении оставшемуся в живых родному брату своему и сказал: доселе худо было мне, а теперь уже я благополучен, ибо сегодня получил приобщение (Бесед. кн. 4, гл. 55).

Но остережемся, чтоб после некраткого священнослужения, не продлить слова до утомления. Для внимательных довольно сказанного, чтобы каждый подтвердил себе следующие, не незнакомые, но нередко забываемые правила.

Первое: молись за усопших с верою и надеждою милосердия Божия.

Второе: не живи сам небрежно, а старайся чистою верою и неотлагательным исправлением от грехов упрочить себе надежду, что и за себя по твоей кончине молитвы принесут душе твоей отраду и помогут ей в достижении вечного покоя и блаженства в Боге, присно блаженном и препрославленном во веки. Аминь.

Автор: Святитель Филарет митрополит Московский

Рубрика: тем, кто рядом | Комментарии к записи Можно ли молиться за совершивших самоубийство? Из слова о молитве за усопших отключены

Чин молитвенного утешения сродников живот свой самовольно скончавшего

Опубликовано 13 ноября, 2018 автором redactor

27 июля на заседании Священного Синода был одобрен «Чин молитвенного утешения сродников живот свой самовольно скончавшаго» — форма молитвенного утешения родственников тех, кто окончил жизнь самоубийством.

«Чин молитвенного утешения сродников живот свой самовольно скончавшаго» был представлен Преосвященным Костромским и Галичским Алексием, председателем Синодальной богослужебной комиссии.

Одобренный Синодом «Чин молитвенного утешения сродников живот свой самовольно скончавшаго» будет разослан в епархии для употребления на приходах Русской Православной Церкви с указанием, что этот чин может быть совершаем многократно, как многократно совершаются панихиды, ― всякий раз, когда родственники лица, окончившего жизнь самоубийством, будут обращаться к священнику за утешением в постигшем их горе, а также опубликован с соответствующим предисловием в официальных средствах массовой информации Русской Православной Церкви.

Кроме того, было определено, что в случае обращения к священнику родственников лица, окончившего жизнь самоубийством, с просьбой о поминовении, священник может совершать таковое в своей келейной молитве словами преподобного Льва Оптинского.

Всем архипастырям и пастырям члены Священного Синода решили напомнить также, что, согласно правилу патриарха Тимофея Александрийского, в отношении лиц, окончивших жизнь самоубийством в состоянии психического расстройства, может быть совершено заочное отпевание, в том случае, если это расстройство будет подтверждено соответствующими медицинскими свидетельствами.

ЧИН МОЛИТВЕННОГО УТЕШЕНИЯ СРОДНИКОВ ЖИВОТ СВОЙ САМОВОЛЬНО СКОНЧАВШАГО

Текст чинопоследования утвержден решением Священного Синода Русской Православной Церкви от 27 июля 2011 года (журнал № 87).

Предисловие

Церковные каноны запрещают «приношение и молитву» за самоубийц (Тимофея 14), как сознательно отторгших себя от общения с Богом. Справедливость этого правила подтверждается духовным опытом подвижников, которые, дерзая молиться за самоубийц, испытывали непреодолимую тяжесть и бесовские искушения.

Указанное правило святого Тимофея Александрийского было направлено против отпадших членов Церкви. Однако в настоящее время большая часть покончивших с собой это люди крещеные, но не получившие ни церковного воспитания, ни церковного окормления. Они прерывают свою жизнь не вследствие сознательного противостояния Богу и Церкви, а будучи «вне ума», хотя это не зафиксировано медицинскими свидетельствами. Священнику, который не знал умершего в его жизни, невозможно решить, как относиться к такой смерти, а родственники и близкие самоубийцы, встречая отказ священника совершить отпевание, еще далее отходят от Церкви, не получая утешения.

В связи с этим Священный Синод Русской Православной Церкви благословляет, в целях духовного окормления паствы и единообразия пастырской практики предлагает, не совершая отпевания самоубийц и «приношения» о них, то есть поминовения в храме, преподавать близким и родственникам таких умерших следующие утешительные молитвы.

Кроме совершения предложенного чина родственники и близкие могут взять на себя, с благословения священника, келейное чтение молитвы преподобного старца Льва Оптинского. Более же всего таким умершим помогает раздача милостыни за них и благочестивая жизнь их родных и близких.

Чин
молитвеннаго утешения сродников живот свой самовольне скончавшаго

Благословен Бог наш:

Трисвятое по Отче наш:

Аллилуия, глас 6. Стих 1: Господи, да не яростию Твоею обличиши мене, / ниже гневом Твоим накажеши мене. Стих 2: Помилуй мя, Господи, / яко немощен есмь.

Тропари: Помилуй нас, Господи помилуй нас:

Слава: Господи, помилуй нас:

И ныне: Милосердия двери:

Псалом 50-й.

И абие антифон, глас 3:

Стих: Помилуй нас, Господи, помилуй нас, / яко помногу исполнихомся уничижения (Пс. 122:3).

Отче Небесный, / Любвеобильне, Человеколюбче, / Милостив, милостив, милостив буди нам, / о, вся Объемлющий / и всех Приемлющий! (Кондак прп. Романа Сладкопевца в Вел. Четв.).

Стих: Рече безумен в сердце своем: несть Бог (Пс. 52:1).

Отче Небесный, / Любвеобильне, Человеколюбче, / Милостив, милостив, милостив буди нам, / о, вся Объемлющий / и всех Приемлющий!

Слава:

Егда, Судие, сядеши яко Благоутробен, и покажеши страшную Славу Твою, Спасе: о, каковый страх тогда, пещи горящей, всем боящимся нестерпимаго судища Твоего! (Вел. Пок. Канон.Чт., п. 8, тр. 4).

И ныне:

Не имамы иныя помощи, / не имамы иныя надежды, / разве Тебе, Владычице, / Ты нам помози, / на Тебе надеемся / и Тобою хвалимся, / Твои бо есмы раби, да не постыдимся.

Господу помолимся.

Господи, помилуй.

Молитва

Владыко, Господи, Милостивый и Человеколюбивый, к Тебе взываем: согрешихом и беззаконновахом пред Тобою, преступихом спасительныя Твоя заповеди и любве евангельския отчаявшемуся брату нашему (отчаявшейся сестре нашей) не явихом. Но не яростию Твоею обличи ны, ниже гневом Твоим накажи ны, Человеколюбче Владыко, ослаби, исцели сердечную скорбь нашу, да победит множество щедрот Твоих грехов наших бездну, и Твоея безчисленныя благости пучина да покрыет горькое слез наших море.

Ей, Иисусе Сладчайший, еще молимтися, подаждь рабом Твоим, сродником живот свой самовольне скончавшаго, в скорби их утешение и на милость Твою твердое упование.

Яко Милостив и Человеколюбец Бог еси, и Тебе славу возсылаем со Безначальным Твоим Отцем и Пресвятым и Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Премудрость.

Пресвятая Богородице спаси нас.

Честнейшую Херувим:

Именем Господним благослови, отче.

Обычный (малый) отпуст.

Молитва преподобного Льва Оптинского для келейного чтения

Взыщи, Господи, погибшую душу раба Твоего (имярек): аще возможно есть, помилуй. Неизследимы судьбы Твои. Не постави мне в грех молитвы сей моей, но да будет святая воля Твоя.

Рубрика: молитва, тем, кто рядом | Комментарии к записи Чин молитвенного утешения сродников живот свой самовольно скончавшего отключены

Само- или себяубийство?

Опубликовано 13 ноября, 2018 автором redactor

31 Авг 2011 | Священник Игорь Прекуп

«Смерть любви вызывает любовь к смерти» (Эрл Гроллман)… Очень точное наблюдение. Отложим в сторону случаи самоубийств людей психически больных или добровольно вводящих себя в измененное состояние сознания.

Исключим также ситуации, когда жертва собственной жизнью предполагает спасение другой жизни, не говоря уже о смертельно больных, для кого продолжение жизни — это всего лишь некоторое отдаление естественной смерти, но связанное с невыносимыми мучениями. А вот как быть со случаями, когда человек вменяем, пусть даже и сильно потрясен какой-нибудь бедой? Или, тем более, когда он принимает это решение совершенно осознанно, не в порыве чувств?..

Казалось бы, чего мудрить? — Страсти, искушения, бесовские наваждения. Поддался на искушение человек — смертно согрешил. Церковному поминовению не подлежит, да и в личной молитве тоже, за исключением особых случаев и с благословения. Чего ж тут рассуждать, искать еще какие-то надуманные причины? Только от сути отвлекать.

Разумеется, бесы играют отнюдь не последнюю роль в этом, как, впрочем, и в любом другом грехе, постепенно настолько помрачая разум человека, что говорить о полной вменяемости самоубийцы (как и любого закоренелого грешника) довольно сложно, если смотреть на это с духовной точки зрения. Верно и то, что человек сам поддается на уловки диавола, идя на поводу у своих страстей, которыми его опутывает «человекоубийца искони». Однако это не устраняет необходимости внимательней и всесторонне отнестись к этому явлению. Да и не кроется ли в таком «простом взгляде» некоторое лукавство? Не попытка ли это отстраниться от обстоятельств, которые подталкивают людей к непоправимому шагу? Не попытка ли это заранее снять с себя ответственность за нечуткость, невнимательность, безучастность, равнодушие по отношению к тем, кто для нас находится в пределах досягаемости, и чей выбор зависит, в том числе, и от нашего к ним отношения?.. Это уж пусть каждый у своей совести поинтересуется, а мы продолжим.

Итак, исключая вышеупомянутые варианты суицида, принимая во внимание духовный аспект проблемы как основной, существенный, но не игнорируя и всех прочих, а наипаче душевный, мы обнаружим, что причина самоубийства кроется не в противоестественной ненависти к жизни, не в ее отрицании, а или — в невыносимости чувства отсутствия любви к жизни (потребность жизнелюбия есть, но самой любви к ней человек в себе не чувствует), или в чувстве обреченности своей любви, когда одностороннее, ущербное осознание тленности всего земного и преходящего повергает человека в отчаяние, если он, будь то по причине неверия, отрицающего вечную жизнь, будь то маловерия, не дающего вечным ценностям стать прочным стержнем души — не в состоянии любить вечную жизнь достаточно сильно, чтобы земную жизнь любить как приготовление к ней.

Т. е. в основе не ненависть, а любовь, но… дурно направленная, а потому приносящая противоестественный плод. Если вдуматься, дурно направленная любовь всегда плодоносит смертью, когда привязывает человека к тому, что не должно составлять «сокровища сердца», хороня его заживо в земном и лишая тем самым жизни вечной. Такой «живой труп» может быть очень даже большим жизнелюбом… внешне. А дух его безжизнен. Он погиб для вечной жизни, хотя и не лишен надежды очнуться от этого состояния и воскреснуть по духу прежде, чем закончится жизнь земная. Он ликует, наслаждаясь земными благами, не его веселье хлещет не столько потому, что он умеет чувствовать вкус жизни (это, кстати, тоже не всем дано), сколько потому, что он не чувствует вторичности земных (душевных и материальных) ценностей, не чувствует приоритета ценностей духовных, его совесть не тревожится о достоинстве его образа жизни, не обличает его в дурной направленности Богом дарованной способности любить. В самоубийстве эта дурная направленность наиболее зрима становится для тех, кто мыслит «по плоти», а потому лишь смерть по плоти он в состоянии осознать как смерть, крах… А ведь это всего лишь видимая невооруженным глазом верхушка смерти вечной: процесса умирания души, который тем более интенсивно протекает, чем полней и безоглядней человек погружается в жизнь «по стихиям мира, а не по Христу» (Кол. 2; 8).

Впрочем, самоубийство для иных жизнелюбов — не следствие и не признак разочарования. Наоборот, привычка «брать от жизни все» (в данном случае неважно идет ли речь о банальных прожигателях жизни, или об утонченных и возвышенных творческих натурах) на пороге тяжких испытаний или же вынужденного изменения образа жизни побуждает жизнелюба совершить «геройский» поступок: он отказывается от жизни, если она не может быть полноценной биологически (что включает и душевную составляющую, зачастую ошибочно принимаемую за духовную). Он гордо отшвыривает от себя Божий дар, в котором не хватает того, чем он дорожит превыше всего: успеха, уважения окружающих, сытости, плотских наслаждений, творческих полетов и свершений, любимого человека (предпочитаемое подчеркнуть) — кому, что важнее… Он слишком любит жизнь за то или иное ее свойство, чтобы, лишившись его, видеть в ней еще какой-то смысл.

Конечно, мы выпуклости ради, описали наиболее яркий тип, но суть не меняется, когда речь идет о людях ничем не выделяющихся из толпы, просто придавленных жизнью и не выдержавших (или не захотевших больше выдерживать) «давления атмосферного столба»… Та же безответная любовь к жизни, те же страсти в основе, те же потребности, то же неприятие жизни, если в ней отсутствует что-то придающее ей вкус, то же невидение в ней смысла, когда ничто не радует, то же отчаяние, когда впереди лишь медленное умирание (будь то в мучениях неизлечимой болезни, будь то в прогнозируемом психическом расстройстве, будь то просто от мучительной старости со всеми ее сопутствующими атрибутами, среди которых чуть ли не самыми болезненными являются забвение родными, чувства одиночества, никому ненужности, беспомощности, униженности нищетой).

Безответная любовь к жизни… Человек хочет полюбить и словно не может, потому что жизнь «не резонирует» в ответ. Он как бы провоцирует жизнь, чтобы она дала себя почувствовать: экстремальные виды спорта, алкоголь, наркотики, беспорядочная половая жизнь, девиантное поведение — все то, что обостряет чувства и придвигает человека к краю жизни, балансируя на котором он только и в состоянии почувствовать ее вкус.

И если это не помогает, он предпринимает осознанные или неосознанные попытки расстаться с предметом своей безответной любви, уничтожая себя открыто и непосредственно (разбиваясь на автомобиле или бросаясь под него, выбрасываясь из окна или травясь ядом, вешаясь или вскрывая себе вены, стреляясь или самосжигаясь и т. д.), или скрыто и косвенно — ведя заведомо вредный для здоровья образ жизни. И нередко скрытый суицид в какой-то момент как бы вступает в завершающую фазу, переходя в открытый: как бы устав себя убивать, человек решительно ставит в этом процессе многоточие, «сводя счеты с жизнью»…

Да, именно многоточие. Точку в своей жизни человек ставит тогда, когда уходит из нее, внутренне достойно подготовившись к тому моменту, когда Господь его призовет. Даже, если этот момент будет внезапным. А когда он произвольно обрывает свою жизнь, даже если это сделано не рывком, а путем ее продолжительного натяжения — это многоточие, и многоточие ничего хорошего не предвещающее, потому что смерть застала человека в грехе против жизни. Против собственной жизни. «Собственной» не в юридическом смысле собственности, что позволяло бы считать человека вправе распоряжаться ею по своему усмотрению, не отчитываясь ни перед кем. Впрочем, именно так секулярное сознание и понимает ценность жизни — не как дар Божий, а как собственность, которой человек вправе распоряжаться по своему усмотрению как ему заблагорассудится, лишь бы не в ущерб другим (хотя, даже с этой точки зрения — отдельный вопрос, каково влияние каждого отдельного суицида на выбор других колеблющихся людей). И вот тут мы подходим к ответу, почему самоубийство — тягчайший грех, лишающий человека церковного поминовения.

Убивая другого человека, посягая на чужую жизнь, преступник отдает себе отчет в том, что это — чужое. Независимо от того, стыдится он этого или цинично пренебрегает ценностью жизни, вынужденно ли он это делает, добиваясь каких-то благ для себя или «своих», или стремясь таким образом спастись от каких-то скорбей (защитить «своих»), или же маниакально наслаждается властью над жизнями людей — он понимает, что посягает на то, что ему не принадлежит. И другие тоже это понимают, независимо от того, признают ли они его действия правомерными или нет.

А вот с самоубийцей все несколько сложней и, скажем, концептуально глубже: в русском слове «самоубийство» ключевым является корень «сам». Это акт «самости»: того начала, которое сформировалось в процессе грехопадения как начало, паразитирующее в личности человека на образе Божием. Самость глушит в человеке способность к богоуподоблению, подменяя ее самообожествлением, располагает его культивировать свою самодостаточность, стимулируя гордыню и тщеславие, побуждая ради их подпитки к внешне добродетельным, даже героическим поступкам. Все это направлено к одной цели: стать богом вместо Бога для себя и, по возможности, для кого-то еще (домашних, сослуживцев, города, страны, мира…). Я САМ. Я решаю. Я сам себе хозяин и никто мне не указ, что мне делать со своей жизнью, со всем, что ее составляет: здоровье, пол, дарования, призвание — это все мое, и я САМ буду решать, что мне из этого беречь, а что уничтожать, что изменять или развивать, а что бездарно просадить…

Кстати, слово суицид не столь красноречиво отражает самостную сущность акта самоубийства. Это слово латинского происхождения и состоит оно из двух корней: sui — себя и caedes — убийство. С одной стороны оно лучше напоминает о сущности этого греха, как греха убийства, о чем многие забывают, думая, что убийство лишь то, что совершается по отношению к другому человеку, когда совершается посягательство на чужую жизнь, а тут-то речь о своей, какое же это убийство?.. Да, убийство. Себя. Но от этого оно не перестает быть убийством во всей его мерзости и безбожности.

И все же концептуальную глубину римское юридизированное сознание словно приносит в жертву описательной ясности, для которой направленность агрессии существеннее мировоззренческого признака. Совершенно зря: когда понятие убийства сочетается с понятием самости, нашему сознанию открываются глубины адовы… В этом акте человек как бы заявляет Богу: «Это — мое! Ты мне не указ, Ты мне — не Бог! Если Ты ничего лучшего не можешь мне дать — Ты не Всеблагий и не Всемогущий, а если не хочешь — Ты не Милосердный! Я не вижу смысла в такой жизни, значит, Ты не Премудрый, она складывается тупо и бездарно, значит Ты — не Промыслитель! В таком случае — я САМ буду решать, что мне с этой жизнью делать!»

Это уже не просто убийство и не только убийство себя. Это именно мятеж против Бога. Осознанный или нет — это, безусловно, не все равно, однако, и в том, и в другом случае — это мятеж сродни тому, который привел к отпадению части ангелов и возникновению зла.

Ну, и в заключение о «жестоком» отношении Церкви к самоубийцам. Христианское погребение предполагает жизнь усопшего по вере. Да, он мог ошибаться, грешить, порой застревать в пороке и даже отрекаться от Бога, но важно, чтобы хоть к итогу своей жизни он какими-то словами, действиями засвидетельствовал о начале возвратного пути в «объятия Отча». А если этого нет? «Ведь чин отпевания предполагает целый ряд вещей, — говорит владыка Антоний Сурожский. — Невозможно просто сказать: „Господи, этот человек согрешил, но он до конца на Тебя уповал и надеялся“, когда он не уповал и не надеялся. Нельзя сказать: „Человек этот согрешил, но вера его никогда не поколебалась“. Ведь нельзя надсмеиваться ни над Богом, ни над усопшим. Значит, есть категория людей, которые в такой чин просто не входят». Это относится ко всем, кто по вере Христовой не жил, кто к ней так до конца жизни и не пришел, или жить — жил, но не по вере завершил жизнь. В частности и даже в сугубой мере это относится к самоубийцам, запрет на церковное поминовение которых имеет еще несколько причин.

Во-первых, это не просто грех, а грех, в котором человек уже не может покаяться (случаи, когда человек умер вследствие нанесенного себе вреда, но успел принести покаяние — не в счет, на него этот запрет не распространяется). Т. е. речь идет о нераскаянном грешнике, причем последнее, что он совершил — убийство, грех страшный, а «в чем застану, в том и сужу». Таковые не подлежат христианскому погребению, независимо от того, против кого они согрешили. Ну, а то, что нынче кого только не отпевают — не аргумент.

Во-вторых, это страшный грех в силу своей богоборческой сущности, о чем было сказано выше. Грех наносит душе страшный вред. Чем больше у человека оснований удержаться от него — тем лучше. Глубоко верующий на этот соблазн не поддастся, а малодушествующим тяжкие посмертные последствия не столь реально осознаются, как последствия хоть духовные, но посюсторонние. Понимание, что, лишив себя жизни земной, он произвольно лишает себя молитвенного ходатайства Церкви; что отчуждаясь от Нее, лишает себя и жизни вечной — это может в какой-то момент отрезвить, удержать. Да что «может»?! Удерживает! И немало людей в состоянии поделиться таким опытом. А если человек большое значение придает заупокойной молитве и при этом знает, что добиться разрешения на церковное поминовение не составит особого труда?.. Тогда соблазн самовольно прекратить невыносимое мучение возрастает в разы. И какую же медвежью услугу оказывают таким несчастным те, кто проявляют мнимое милосердие, отступая от издревле идущей строгости?!.. Можно подумать, что мы добрее Отцов.

В-третьих, любая молитва — это труд, сопряженный с противостоянием «мироправителям тьмы века сего» (Еф. 6; 12). Чем «проблемней» тот, за кого мы молимся, тем на большие искушения мы напрашиваемся; чем сами мы немощнее — тем рискованней молиться за тех, у кого серьезные духовные проблемы, особенно, когда речь идет о людях, ушедших в страшном духовном состоянии. Поэтому даже лично не каждому стоит молиться о упокоении пусть самых родных и близких «самовольно живот свой скончавших». Каждому человеку своих грехов да соблазнов хватает. Не дай Бог напроситься на дополнительные искушения (ведь, принимая на себя такой молитвенный подвиг, он как бы претендует на определенный уровень, вот, в соответствии с мерой претензии и может отхватить искушение)! Со стороны Церкви было бы немилосердно не ограждать своих чад от опасности.

Однако по любви и со смирением иной человек может с благословения взять на себя это дело. Прп. Амвросий Оптинский в одном из писем благословлял поминать брата некой послушницы, но только родственникам и келейно, используя в качестве основы молитву, которую в свое время дал своему ученику оптинский старец Лев, когда тот изливал ему скорбь о своем отце-самоубийце: «Взыщи, Господи, погибшую душу отца моего; аще возможно есть, помилуй! Неизследимы судьбы Твои. Не постави мне во грех сей молитвы моей. Но да будет святая воля Твоя!» При этом старец напомнил своему ученику: «…Бог без сравнения более, чем ты, любил и любит его. Значит, тебе остается предоставить вечную участь родителя твоего благости и милосердию Бога, Который если соблаговолит помиловать, то кто может противиться ему?»

Бог есть любовь, и никто Его любви противостоять не может… кроме возлюбленного им грешника. Одно дело, когда человек в умопомрачении налагает на себя руки, другое — когда он делает это, внутренне рассчитывая на милосердие Божие. Это — лукавство, которое своей сущностью не позволяет Богу «соблаговолить помиловать».

Но человек, вынашивающий в себе суицидальный помысел, иногда может избежать этого страшного зла, если кто-то из окружающих его людей (в т. ч. из тех, кто проживает за стенкой в соседней квартире, или с кем он просто пересекается по дороге в продуктовый магазин) даст ему почувствовать свою нужность, значимость, если просто даст ему выплакаться и, не позволяя увлекаться саможалением, отогреет и приободрит.

Самоубийство — это потрясение для всех, кто лично знал несчастного. Это страшный удар для самых близких, потому что совесть начинает тревожиться: все ли мы сделали, чтобы этого не произошло? Однако иные люди умеют и, укоряя себя, себя же и оправдывать, и терзаясь, утешаться. Поэтому не стоит обольщаться насчет иммунитета к собственной черствости, который, по идее, должен бы формироваться такими потрясениями. Митр. Антоний Сурожский пишет, что «многие самоубийства происходят оттого, что рядом с человеком не оказалось никого, кто бы его утвердил. Никто не сказал: „Твое существование важно для меня, твое существование имеет ценность, потому что без тебя будет пустота, которой заполнить нечем“». Чтобы не быть не только прямыми, но и косвенными виновниками в чьем-то самоубийстве, мало не изводить кого то, не унижать целенаправленно. Надо еще употреблять усилия, чтобы всякому унывающему или отчаивающемуся ненавязчиво дать почувствовать (именно почувствовать!), что он важен и дорог нам сам по себе. И тогда, отогрев с Божией помощью в человеке любовь к жизни, мы поможем ему преодолеть бесовский помысел о смерти как избавительнице.

Рубрика: тем, кто рядом | Комментарии к записи Само- или себяубийство? отключены

Что вы скажете человеку на крыше?

Опубликовано 13 ноября, 2018 автором redactor

Se te queres matar, por que no te queres matar?
(Если ты хочешь убить себя, почему ты не хочешь себя убивать?)
Фернандо Пессоа

Среди кризисов, с которым приходится сталкиваться психологам-профессионалам, самым страшным является влечение к самоубийству. Психологи, социальные работники, психиатры и работники образования часто оказываются совершенно беспомощными перед человеком, грозящим убить себя, так как терапия или консультирование требуют времени для установки личностного контакта и открытого диалога. Такие требования оказываются нереалистичными в ситуации, в которой трагическая развязка может наступить в любую секунду.

Множество случаев самоубийства, с которыми нам приходилось сталкиваться, лишь подчеркивают эту беспомощность с болезненной ясностью. В двух из таких случаев, потенциальные самоубийцы – молодой человек в одном случае и девушка в другом, оба на военной службе – заперлись в помещении с пистолетом, объявив, что собираются покончить с собой. Оба осуществили свое намерение через некоторое время (15 минут и три часа соответственно), в течение которого несколько человек, военных и штатских, тщетно пытались удержать их от этого шага. При нашем позднейшем разговоре с некоторыми из этих людей выяснилось, что у них не было ни малейшего представления о том, что могло бы помочь им установить доверительный контакт с потенциальным самоубийцей в столь отчаянных обстоятельствах. Конечно, они сделали все, что могли, в соответствии со здравым смыслом и интуицией, но безуспешно. Неудивительно, что они ощущают свою неудачу как тяжкое бремя ошибки, которую уже не исправить.

Возможен ли какой-либо специальный текст-рекомендация, который помог бы отговорить самоубийцу от последнего шага в большинстве случаев? Ответ: да.
Такой текст должен базироваться на достижениях клинической психологии, существующих на сегодня, и на исследованиях феномена самоубийства. В то же время, он должен быть достаточно простым и понятным для того, чтобы его можно было использовать в ситуации крайней срочности и эмоционального напряжения. Далее, мы приводим пример такого текста.

Основные принципы

Главное, что нужно уяснить – это существование общих черт в поведении всех самоубийц. Все исследования такого поведения, имеющиеся на сегодня, указывают, по крайней мере, на два состояния, практически универсальных для психики людей, готовых покончить с собой, особенно в ключевой – финальной – фазе.

Во-первых, потенциальный самоубийца чувствует, что находится в изоляции, полностью отрезанным от других людей. Он или она, как правило, ощущают себя по ту сторону от всякой возможной помощи. Таким образом, акт самоубийства вытекает из чувства абсолютного одиночества, брошенности, ненужности. И это чувство, как в заколдованном круге, постоянно усиливается самим самоубийцей: чем крепче его намерение покончить с собой, тем сильнее будет отказ от постороннего вмешательства, который, в свою очередь, усилит чувство изолированности. В представлении самоубийцы, никто не способен измерить глубину его (её) страдания; никто и никогда еще не был так подавлен, оскорблен, предан, не находился в таком отчаянии или ярости. Нет такого человека, который бы мог представить, что с ним (с ней) происходит. Хуже того, самоубийца уверен, что попытка его остановить приведет лишь к продолжению страдания. Продолжать жить для него значит продолжать страдать. Именно поэтому человеку, который действительно хочет помочь, лучше всего держаться на расстоянии вытянутой руки. В таком случае самоубийца остается один, и в то же время рядом с кем-то, кто способен его понять.

Во-вторых, потенциальный самоубийца радикальнейшим образом сужает свое восприятие мира. По мере того как он сам приближает свой конец, самоубийца ограничивает свою восприимчивость к внешнему влиянию до полной анестезии. Для человека, чей палец зажат в тисках, весь мир стремительно сужается до пальца и тисков. Есть только зажатый палец и тиски, и больше ничего. Точно так же для самоубийцы существует только его боль и причина, приведшая к ней. Все остальное не имеет значения.

Описанными состояниями, конечно же, не исчерпывается бесконечное число факторов, ведущих к роковому шагу в каждом отдельном случае. Тем не менее, мы можем утверждать, что чувство изоляции и сужение перспективы являются наиболее характерными элементами в описании феномена самоубийства. Исходя из этих двух важнейших характеристик, мы можем построить примерное руководство. Оно будет базироваться на двух основных отношениях, дополняющих друг друга.

1.Отношение участия. Спасатель (так мы далее будем называть человека, совершающего попытку отговорить самоубийцу от осуществления своего намерения) должен объявить, что готов полностью встать на место самоубийцы, в полной мере сопереживать его боли и его положению в целом. Такое отношение – единственное, что может быть правильным ответом на чувство изоляции. Отношение участия противостоит отношению конфронтации, когда «спасатель» пытается убедить самоубийцу, что его намерение неправильно и неприемлемо. Как мы увидим далее, такое убеждение необходимо, но если подход спасателя состоит только в нем, он обречен на провал. Прежде всего, спасателю нужно встать на сторону спасаемого, чтобы хотя бы в самой малой степени ослабить его чувство изоляции. Для этого он должен проявить полное участие, вплоть до готовности принять точку зрения самоубийцы, что смерть – единственный выход из положения. Только так мы сможем надеяться, что самоубийца вообще будет слушать что-либо из того, что спасатель намерен сказать.

2. Отношение побуждения. После того как спасатель достиг правильного отношения к спасаемому – то есть отношения полного участия – приходит момент озвучить, четко и ясно, доводы против самоубийства. Самое время напомнить потенциальному самоубийце о вещах, к которым он (она) слеп из-за своей временной невосприимчивости к чему-либо, кроме собственной боли. Рассказать о страданиях, которые он доставит своим шагом любящим его людям; о доступных ему других, кроме смерти, способах справиться с проблемой, о другой возможности уменьшить страдания; и о том, что решение о самоубийстве чаще всего основано на заблуждении.

В то время как отношение участия противопоставляется испытываемому самоубийцей чувству изоляции, отношение побуждения призвано расширить его поле зрения. К сожалению, большинство так называемых спасателей ограничиваются простым объявлением понимания и сочувствия и не пытаются донести до сознания самоубийцы какую-либо альтернативу его намерению.

Оба отношения – участие и побуждение – находятся в диалектической связи друг с другом: чем полнее участие одного человека в проблеме другого, тем более он способен к побуждению последнего, и наоборот. Так, поставив себя на сторону потенциального самоубийцы и выразив ему свою готовность к пониманию, мы получаем в ответ его внимание к нашим анти-суицидальным посланиям. Напротив, осмеливаясь поколебать его решимость, мы тем самым демонстрируем, что наша поддержка – не просто глупое поддакивание, но гораздо более значимое одобрение кого-то, кто так же, как и спасаемый, имеет мужество находиться в оппозиции.

Факты в пользу текста для предотвращения самоубийства

Насколько нам известно, в профессиональной литературе не встречается текста, на который желающие помочь люди могли бы ориентироваться в своем обращении к потенциальному самоубийце. Кто-то, возможно, захочет оправдать такой факт тем, что каждый суицидальный случай уникален, и ни один текст не может быть универсально значимым. Такая точка зрения несостоятельна. Прежде всего, базовый анти-суицидальный текст мог бы облегчить создание индивидуальных версий применительно к каждому отдельному случаю. Похожий процесс наблюдается, например, при лечении с помощью гипноза, где базовые тексты сильно помогают практику в формировании подхода к пациенту. Однажды созданные и доведенные до совершенства, эти тексты никогда не повторяются в точности, но помогают врачу достичь большей гибкости в отношении пациента, вырабатывая новые подходы на старой основе или же приспосабливая существующие к его особым нуждам. Следовательно, базовый анти-суицидальный текст так же мог бы быть полезным во множестве разных случаев. Затем, известно, что ситуации крайнего стресса вызывают сходные реакции. Было отмечено, что люди обычно реагируют крайне разнообразно на прикосновение пушинки, но крайне однообразно, когда прикасаются к раскаленному утюгу. То же относится и к душевному страданию: несмотря на индивидуальные различия, суицидальный кризис способствует сильному сходству между самоубийцами. Это сходство хорошо видно на примере чувства изоляции и суженной перспективы, характерного практически для всех самоубийц. Этот факт уже сам по себе делает вполне возможной формулировку единого базового текста, с которым можно было бы обращаться к человеку, находящемуся на грани.

Другое возражение коренится в отвращении многих профессиональных психологов к уговорам. Отказ от каких-либо авторитетных суждений часто является основной характеристикой подлинно врачебного подхода. Такая позиция, тем не менее, совершенно очевидно неприменима в отношении к человеку, склонному к самоубийству. Большинство людей (и мы в их числе) чувствуют себя не только вправе, но и обязанными пресечь попытку самоубийства, не только словесно, но, если необходимо, и физически. Во многих странах человек, имевший возможность предотвратить смерть и не сделавший этого, несет уголовную ответственность. Такой кризис, когда человек находится в состоянии выбора между жизнью и смертью, дает моральное и профессиональное право использовать самые сильные и самые убедительные аргументы.

В соответствии с этими причинами, мы создали следующий текст для предотвращения самоубийства. Собственно текст печатается курсивом, сопровождающие его комментарии – обычным шрифтом. Текст разделен на две части: первая выражает отношение участия, вторая – отношение побуждения. Мы представляем этот текст как образец, открытый для возможных комментариев, предложений и поправок, а также как основу для индивидуальных версий. Таким образом, каждый абзац текста может рассматриваться как предложение, которое читатель может принять или отвергнуть. Так же можно адаптировать словесный состав текста к уровню воспринимающего. Наш воображаемый адресат – юный израильский поэт, оттого наш текст, возможно, слишком изыскан. Текст должен быть как можно более простым для восприятия.

Мы уверены, что внимательное знакомство с текстом даст будущим спасателям возможность установить контакт с различными типами людей, испытывающих крайний душевный кризис, в том числе с теми, которые отказываются говорить или, наоборот, постоянно перебивают собеседника. В случае с молчуном предлагаемый нами текст может дать спасателю возможность говорить до тех пор, пока он не получит от своего «собеседника» хоть какой-то явный ответ. В случае если потенциальный самоубийца постоянно перебивает, базовый текст может служить для спасателя путеводной нитью, так, чтобы его обращение сохраняло целостность, не превращаясь в бессмысленные фрагменты. В сущности, все рекомендации для будущих спасателей обычно рассчитаны на постоянное взаимодействие, все они основаны на допущении, что любое вмешательство или ответ спасателя имеют смысл только в том случае, если учитывают реакцию или требование потенциального самоубийцы. Как бы там ни было, большинство людей, находящихся в состоянии выбора между жизнью и смертью, сохраняют молчание либо отвечают односложно. Нижеследующий текст мог бы помочь установить связь в таких случаях.

A.

Привет. Меня зовут так-то и так-то. А тебя?

Те несколько вопросов, которые мы включили в текст, не являются необходимыми. Каждый случай подсказывает свои вопросы, которые следует задать. Но задавать их нужно для того, чтобы выйти на диалог, хотя бы самый скупой. Важность имени нельзя переоценить. Обращение к человеку по имени может содействовать скорейшему преодолению отчужденности.
Мы выбрали имя Рон в память об израильском поэте Роне Адлере, который покончил с собой в 1976 году в возрасте 19 лет.

Привет, Рон. Я здесь, чтобы поговорить с тобой. Я надеюсь, что смогу говорить за ту часть тебя, которая все еще хочет жить.
В любом суде, даже в тоталитарном государстве, каждый человек имеет право на защиту. Поэтому, раз ты сам назначил себя обвинителем, судьей и палачом в одном лице, я прошу слова как твой защитник.

До тех пор, пока человек не положил конец своей жизни, мы допускаем, что в нем сохраняется желание жить. Стихи Фернандо Пессоа, которые мы вынесли в эпиграф этой статьи, очень точно иллюстрируют это. Некто Шнейдман (1985) также писал о метафорическом «конгрессе», который «держит совет» в душе самоубийцы. Этот факт оставляет надежду на то, что жизнь на этом «совете» может взять верх, даже если от ее имени выступает лишь еле слышный «внутренний голос». Орбах и другие (1991) детально продемонстрировали смятение, царящее в душе самоубийцы даже на крайней стадии, когда влечение к смерти сопровождается сильнейшим страхом. Поэтому цель спасателя не столько в том, чтобы стрелка на весах жизни и смерти полностью склонилась в сторону жизни, сколько в том, чтобы лишь подтолкнуть ее в нужном направлении, избегая при этом грубых и самонадеянных действий.

Прежде всего, поверь, что я понимаю, как мало осталось у тебя терпения. Боль, которую ты испытываешь, ужасна. Я полностью признаю, что твое страдание безмерно и ситуация кажется абсолютно невыносимой. Это страдание, которое нельзя преодолеть, от него нельзя просто отстраниться или забыть. Это мучение должно быть прекращено. Я думаю, что ты чувствуешь себя не в силах и дальше бороться против всего, что слишком сильно превосходит тебя, против всех неудач и жестокости жизни.
Я признаю твою боль. Я принимаю твое чувство беспомощности. Я понимаю, что ты чувствуешь себя в тупике. Каждый человек может однажды дойти до точки, в которой он воскликнет: «Вот то, что я не в состоянии вытерпеть». Думаю, что ты сейчас именно в этой точке.
Но даже в таком случае я постараюсь показать тебе дугой взгляд на вещи. Я считаю, что другому мнению тоже можно дать слово.

Ты можешь спросить себя, кто это тут такой умный, что думает, будто сможет меня убедить? Может быть, в твоих глазах я лишь человек, которому платят за то, чтобы удержать тебя от самоубийства любым способом. Но я прошу тебя: пожалуйста, поверь, что здесь и сейчас, в тот момент, когда я говорю с тобой, я не психолог, не полицейский и не социальный работник. В этот момент я просто человек, и я боюсь того, что ты собираешься сделать.

Крайность ситуации требует от спасателя готовности говорить открыто. Человек, дошедший до последней черты, обладает повышенной чувствительностью к фальши. Поэтому честное раскрытие всех возможных чувств, которая это ситуация может вызвать, — например, искреннего страха, что акт самоубийства может свершиться в любой момент, — может помочь в установлении доверительного контакта.

Прежде всего, я хочу, чтобы ты знал: я не против самоубийства в принципе. Я не считаю его ошибкой или грехом. Существуют ситуации, в которых действительно кажется, что лучше умереть, чем продолжать страдать, и я готов подтвердить право человека выбрать смерть в такой ситуации. Я буду уважать такое решение. Если после того, как ты выслушаешь меня, ты решишь, что в твоем случае не осталось ни малейшей надежды, и нет ни одной причины, по которой стоило бы продолжать жить, я больше не буду тебя трогать.

Такая позиция, будучи выраженной (конечно, только в том случае, если спасатель готов под ней подписаться), может способствовать тому, что послание будет принято. Говоря таким образом, спасатель пытается показать, что выбор в пользу жизни может быть добровольным решением самого самоубийцы, независимо от каких-либо принципов. Невозможно поверить в то, что абстрактные доводы о ценности жизни смогут как-то подействовать на человека, уже дошедшего до готовности убить себя.
Уважение, выказываемое к свободе самоубийцы в отношении самого себя, очень важно. Ведь во многих случаях решение убить себя – это последняя отчаянная попытка человека распорядиться своей жизнью, после того как он потерял контроль над ней. Поэтому очень важно дать потенциальному самоубийце почувствовать, что он или она имеет хоть какую-то реальную власть над тем, что осталось от его (её) жизни.

Насколько я вижу, Рон, для тебя остался только один способ покончить с кошмаром, который с тобой происходит: прекратить все чувства, мысли и желания. Для тебя ситуация не просто ужасна, — тебе кажется, что она будет ухудшаться. То, что ты испытываешь сейчас, может тебе представляться лишь первым шагом на пути к еще большему страданию. Поэтому, возможно, ты говоришь себе: «Я должен положить конец этой жизни прямо сейчас! Если мне не хватит мужества это сделать, я буду вынужден страдать без конца. Мне придется все начинать с нуля. У меня просто нет больше сил для этого». Может быть, ты чувствуешь себя совершенно одиноким перед своей проблемой, и нет во всем мире того, кто мог бы тебе помочь. В этом одиночестве все, что ты видишь, — это твоя боль. Всякое возможное решение тонет во мраке, и смерть кажется единственным выходом.

Читатель может подумать, что такие слова скорее усилят тягу к самоубийству, чем ослабят ее. Мы думаем, вряд ли. Произнося возможные мысли самоубийцы вслух, мы ставим себя на его место. Доверие к нам от этого вырастет, так как отчаявшийся человек увидит, что мы не склонны что-либо приукрашивать. Это дает нам надежду на то, что потенциальный самоубийца будет готов нас выслушать.

Ты, может быть, удивляешься, почему я говорю все это. Ты думаешь: «Неужели ЭТИМ он хочет мне помочь?»
Конечно же, нет. Я понимаю, что ты хочешь умереть, но я допускаю, что какая-то часть тебя еще хочет жить. И я хочу дать голос этой твоей части.
Все, что я хочу сказать – это то, что я знаю кое-что об отчаянии. Ты не был бы здесь, если бы просто не хотел видеть возможных решений из-за лени или упрямства. Я уверен, что если бы ты увидел какой-то другой выход из сложившейся ситуации, хотя бы намек на выход – ты не захотел бы умирать. Поэтому я уважаю твои чувства и твое намерение. Я знаю: если бы ты мог, ты поступил бы иначе.

Самоуважение самоубийцы, как правило, сильно понижено. В таком случае, как выразить свое уважение и понимание так, чтобы потенциальный самоубийца принял его? Единственный способ – это уважать его логику.

Далее мы обращаемся к мотиву самоубийства, из чего следует, что нам необходимо хоть что-то о нем знать – из внешних источников, из прежнего знакомства с потенциальным самоубийцей или непосредственно из его ответов. В нашем примере причина, приведшая к намерению покончить с собой – провал в колледже. Естественно, в каждом отдельном случае необходимо знать подлинный мотив.

Я вижу, что после того, как ты провалился в колледже, жизнь для тебя потеряла смысл. Видимо, успешная учеба в колледже была очень важна для тебя, она была твоим главным стимулом и играла большую роль в твоей самооценке. Успех в колледже был для тебя не просто возможностью получить образование. Для тебя это было вопросом самоуважения. Теперь, когда ты провалился, ты – на дне. Ты чувствуешь, что ни на что не способен, что потерял лицо и никогда уже не сможешь посмотреть на себя в зеркало.

Отношение участия означает, что мы принимаем те разбитые ценности, за которые самоубийца готов отдать жизнь. Если, например, к самоубийству ведет неразделенная любовь, нам следует в полной мере показать свое сочувствие, приняв значимость романтической любви.

Может быть, ты считаешь, что без тебя мир станет лучше. Люди в твоем состоянии часто думают, что с их смертью мир испытает облегчение.

Озвучивая крайне негативное отношение потенциального самоубийцы к самому себе, мы преследуем две цели: а) поднять уровень доверия к спасателю, который осмеливается говорить о вещах так, как есть на самом деле, а именно – что хуже некуда; б) позволить потенциальному самоубийце взглянуть со стороны на собственное отношение к себе, чтобы дать надежду на какую-то перспективу.

Может быть, все наоборот: ты так взбешен, что чувствуешь себя вправе заставить других отвечать за твою смерть. Ты чувствуешь, что тобою пренебрегли, тебя предали или использовали. И ты считаешь правильным указать людям на того, кто так поступил с тобой, и насколько плохо он отнесся к тебе.
А может, тебе просто все равно. Другие люди кажутся настолько далекими от тебя, о них трудно даже подумать. Пусть сами разбираются в своих чувствах. Все бледнеет в сравнении с твоей болью. Ничто не имеет значения. Единственное, что ты чувствуешь сейчас – это ясный голос внутри тебя, который подсказывает тебе прекратить боль, не медля.
Признаюсь, говоря за твои чувства, я сам начинаю ощущать твое отчаяние, твое унижение и беспомощность. Я становлюсь унылым и подавленным.

Здесь мы достигли высшей точки нашего обращения: спасатель полностью соединяется с самоубийцей в его отчаянии. В этом отношение участия находит свое логическое завершение.

B.

И все же, Рон…

Мы надеемся, что все вышесказанное дало спасателю право на переход к побуждению. Слова «и все же» — знак этого перехода. Далее мы увидим, однако, что, побуждая самоубийцу к отказу от своего намерения, спасатель должен стараться не только удержать, но и усилить то чувство близости к спасаемому, которое было достигнуто.

.. я буду пытаться убедить тебя не совершать самоубийство. Я попытаюсь сделать это от лица той части тебя, которая хочет жить.
Прежде всего, обещаю тебе, что после того, как все кончится, я останусь с тобой, если ты этого захочешь, и постараюсь помочь тебе найти правильное решение. Я ничего не гарантирую, но я обещаю тебе постараться и поддержать тебя. Я буду стараться помочь не только словами, но и делом, насколько смогу. Я обещаю тебе, что после того, как ты спустишься с крыши (выйдешь из ванной, из подвала и т.д.), я не оставлю тебя. Я буду помогать тебе вернуться к жизни. Я осознаю, что связываю себя моральным обязательством перед тобой.

Каждый спасатель, конечно, должен сначала соизмерить вес такого обязательства со своими силами. Если спасатель не чувствует себя в состоянии или не хочет выдержать его, то лучше обойтись более легким обязательством.

Может быть, твое отчаяние, подавленность или гнев так сильны, что ты не можешь заставить себя кого-то слушать, даже если этот кто-то говорит разумные вещи. В таком случае я хочу предложить тебе более скорую помощь. Тебе необходимо мгновенное облегчение – что ж, если хочешь, я помогу тебе получить лечение, которое облегчит твое состояние. Врачи часто колеблются в оказании такой помощи, потому что не всегда уверены, в самом ли деле она необходима. У меня нет никаких сомнений в том, что ты не должен больше страдать. Ты получишь помощь – если захочешь – до того времени, когда для твоей проблемы найдется настоящее решение.

Главный соблазн смерти – мгновенное облегчение. Психиатрическое лечение, весьма оправданное в таких обстоятельствах, также его дает. Сделав такое предложение, мы отнимем у мысли о смерти большую часть ее привлекательности.

Ты так долго слушал меня, и я благодарен тебе за это. Вполне возможно, что ты согласился слушать, потому что кое в чем я был прав. Поэтому я попрошу еще немного потерпеть меня и дать мне возможность говорить как твоему защитнику против смерти. Смерть хочет перевести тебя на свою сторону, ну а я попытаюсь убедить тебя остаться здесь.

Изображение смерти как внешнего врага, который хочет заманить самоубийцу в ловушку (Уайт и Энстон, 1990), позволят спасателю продолжать продвигаться к цели, не переставая при этом относиться к спасаемому с участием. Участие теперь выражается в том, что спасатель отождествляет себя с волей к жизни, существующей в душе потенциального самоубийцы, а смерть представляется искусителем и врагом.

Самое ужасное, что мысль о смерти может с тобой сделать – это заставить весь мир казаться таким далеким, что все на свете теряет значение. Твоим страданием смерть заставляет тебя чувствовать так, будто все другие исчезли. Не только друзья перестали существовать для тебя. Твои дети, твои близкие и родители (если это возможно, их лучше всего назвать по именам) — все пропали, стерлись из твоей памяти. Кажется, что бесконечное расстояние отделяет тебя от всего и от всех, кто мог бы что-то для тебя значить.

Теперь мы обращаемся к испытываемому самоубийцей чувству изоляции.

Я думаю, тебе известны ситуации, в которых возникает подобная иллюзия. Ты знаешь, что происходит, к примеру, с человеком, испытывающим жуткую зубную боль. Ничто не имеет значения, ничто не ценно, единственная важная вещь на свете – сделать так, чтобы зуб перестал болеть. Или морская болезнь. Люди, которых мучает морская болезнь, часто говорят: «О, дайте мне умереть! Я больше не могу!» Для них существует только их тошнота. Их тошнит – и все. Сама мысль о том, что кто-то может хотеть есть, кажется им абсурдом. И все же, человек с зубной болью знает, что зуб не будет болеть вечно. И человек с морской болезнью знает, что тошнота пройдет, и он сможет спокойно жить дальше, есть и хорошо себя чувствовать. Никто не кончает с собой из-за тошноты или зубной боли.
Тебе кажется абсурдным сравнение твоего страдания с зубной болью или морской болезнью. Такое сравнение кажется тебе смешным, потому что, какой бы страшной ни была боль или тошнота, всякий знает, что через некоторое время мучения кончатся, тебе же твоя боль кажется бесконечной. Однако, вполне возможно, что она тоже пройдет. В таком случае, если твое страдание временно, твое решение убить себя – это ошибка. Возможно, ты просто глупо даешь смерти провести тебя. Представь на минутку, что произойдет, если, уже после смерти, ты сможешь вспомнить, из-за чего захотел умереть? Представь, что ты мертв и смотришь со стороны на свою смерть и на те возможности, которые у тебя были и, может быть, ждали тебя в следующую минуту, если бы ты был жив. Что бы ты подумал? Вполне возможно, что ты бы понял, что попался как дурак, что поддался иллюзии! Могло бы оказаться, что ты убил себя напрасно! Может быть, ты оглянулся бы на свою смерть и сказал: «Если бы я подождал еще чуть-чуть, я увидел бы первый признак надежды! Как глупо было не подождать, как слеп я был! Неужели из-за ЭТОГО я убил себя?!»

Рон, тебе сейчас девятнадцать.

Если спасатель не знает, сколько лет спасаемому, то это хороший момент, чтобы спросить. Если потенциальный самоубийца юн, то, указав ему на его возраст, мы даем ему возможность взглянуть на свое страдание в перспективе.

Убивая 19-летнего Рона, ты убиваешь и 20-ти, и 30-летнего, и 40-летнего Рона. Ты собираешься убить Рона, который мог бы стать отцом и дедом. Имеешь ли ты право решать за того Рона, за старшего и более мудрого, чем ты сейчас? Можешь ли ты сделать выбор за Рона, которым ты мог бы стать, но которому ты отказываешь в праве на жизнь?

Здесь спасатель впервые выражает возмущение абсурдностью самоубийства. Только после того, как спасатель выразил в полной мере свое сочувствие, эти слова могут быть восприняты самоубийцей, как искренняя забота.

Многие люди попались в ловушку, так и оставив удачу ждать их за углом. В то же время, многие из тех, кого ты видишь вокруг, живущие себе как ни в чем ни бывало, прошли через мысли о самоубийстве и преодолели их. Большинство людей не любят об этом говорить. Но я могу рассказать тебе о многих из них, в том числе и известных, которые в юности не только думали о самоубийстве, но и пытались его совершить. Судьба распорядилась иначе, и они выжили. А через некоторое время они поняли, что их решение было ошибкой. Потому что в их жизни скоро началась белая полоса.
С некоторыми из этих людей ты сам можешь поговорить, если захочешь. О некоторых ты слышал. Например… (следует список известных людей, которые поведали публике о своих суицидальных кризисах). Они, возможно, страдали не меньше, чем ты. К счастью, они остались живы, и благодарят судьбу за это.
Хочу сказать тебе, Рон, что и у меня были подобные мысли. Вот почему я верю – надеюсь, ты тоже – что мы сейчас по-настоящему близки. Я находился в таком положении, что всерьез думал покончить с собой, и, если бы не помощь, которую я тогда получил, не быть бы мне сейчас здесь. Когда я оглядываюсь на тот страшный день и думаю, что действительно мог положить конец своей жизни, я вздрагиваю. В такие моменты я вижу себя со стороны, как будто тогда я убил себя, и понимаю, насколько это было неправильно.

Конечно, каждый спасатель должен сначала подумать, будет ли такое признание к месту. В этом примере мы решили поделиться с потенциальным самоубийцей подлинным опытом своей юности. Такое самораскрытие, если оно искренне, может помочь спасателю поддержать взаимопонимание, продолжая побуждать самоубийцу изменить свое решение.

Вскоре после того, как кризис миновал, я хорошенько обдумал свое решение умереть и понял, что, осуществив его, я поступил бы слишком расточительно. Мое жалкое положение не продлилось долго. Я вернулся к жизни и к радости, моя жизнь снова стала полной, и остается такой по сей день.
Теперь, Рон, я хочу поговорить с тобой о том, о чем тебе лучше бы не пришлось узнать. Я хочу поговорить о том, что может случиться с людьми, которым ты дорог: с твоими родителями, братьями, сестрами, детьми, друзьями – со всеми теми, кого ты любишь, и кто любит тебя.(Спасатель должен здесь постараться использовать все, что он знает, или спросить у самоубийцы о его друзьях и родственниках). Кризис кризисом, провал провалом, но для этих людей твое самоубийство будет началом кошмара. Например, для родителей. Мы знаем о людях, которые потеряли своих детей. Многие родители так и не смогли перенести гибели ребенка. Тем более, если его смерть стала результатом самоубийства. Для человека, потерявшего ребенка, воспоминания превращают жизнь в ад до последнего дня. Ты, может быть, слышал, как родители восклицают: «Почему я не умер вместо него!» Если ты убьешь себя, эти ужасные слова будут произнесены твоими родителями.

Спасатель пытается расширить поле зрения самоубийцы, сделать его восприимчивым к чужому страданию. Не нужно бояться представить это страдание так ярко, как только возможно.

И твои родители — не единственные, кто будет страдать. Особенно страшно самоубийство родного человека сказывается на детях. Дети, чей родитель или близкий родственник покончил с собой, всю жизнь продолжают спрашивать: «За что он(а) сделал(а) это со мной? Он(а) сломал(а) мне жизнь!»
Возможно, ты зол на некоторых из этих людей и хочешь наказать их. Но скажи мне честно, неужели ты и вправду думаешь, что они заслуживают такого наказания? Неужели хоть один человек заслуживает того, чтобы испытывать боль утраты каждую минуту каждого дня каждого месяца каждого года своей жизни? Это приговор на всю жизнь, это хуже, чем смертная казнь! Это самое ужасное наказание, какое только можно придумать. Даже если бы ты был самым мстительным человеком на свете, я уверен, — увидев, к чему ты хочешь приговорить своих родных, ты сам бы подумал, что даже месяц такой жизни – это слишком. Не говоря уже о тех из них, кто ни в чем не виноват! Ведь есть люди, которым ты дорог, и которые не сделали тебе ничего плохого. Я привел бы их сюда, если бы мог, чтобы они говорили с тобой и умоляли тебя жить. У тебя есть дети? Братья? Сестры? Близкий друг? Бабушка с дедушкой? Может быть, они просто не умели признаться в любви, не говорили тебе, насколько они любят тебя, так что ты даже не знаешь, насколько им дорог. Они имеют право обращаться к тебе сейчас, но ты лишаешь их этого права. Тогда, раз их здесь нет, я говорю от их имени. Я прошу тебя – я требую — подумай о них!

Некоторые профессионалы придерживаются мнения, что упоминание о близких родственниках, особенно о родителях, может быть ошибкой, потому что намерение совершить самоубийство может быть в большой степени мотивировано негативными чувствами по отношению к этим людям, будь то осознанно или неосознанно. Мы думаем, что эти чувства будут менее опасны, если их выпустить на волю, чем если они останутся скрытыми. Затронув негативные чувства, спасатель получает шанс на то, что будут упомянуты и те люди, по отношению к которым самоубийца питает чувства позитивные. Например, если самоубийца хочет наказать свою мать, то чем виноваты его отец, дед, брат, сестра, друг или подруга, сын или дочь? Трудно поверить, что его желанием покончить с собой движет всепоглощающая жажда мести. Предсмертные записки доказывают обратное: большинству самоубийц небезразлично, что произойдет в окружающими, поэтому они стараются снять с них ответственность за свою смерть.

Ты, наверное, знаешь, как ведут себя родители солдата, погибшего на войне или в результате несчастного случая. Они не переставая спрашивают, как это произошло. Долго ли он мучился? Можно ли было его спасти? Твои родители и члены твоей семьи будут вести себя так же. Они придут ко мне и к другим, кто был рядом, и будут спрашивать, снова и снова, что ты говорил, как ты себя чувствовал, страдал ли ты. И никакой ответ их не успокоит, не облегчит их боль. Поэтому я прошу тебя, представь, что они здесь, рядом со мной, и что они говорят с тобой и умоляют тебя о жизни — о твоей и об их собственной.
Если ты сам терял дорогого тебе человека, ты понимаешь, что все, что я говорю – правда. Тебе знакома эта боль, и ты знаешь, что своей смертью ты расширишь страшный круг утраты, оставив после себя проклятие, которое может втянуть в этот круг новых людей. Знаешь ли ты, что люди, которые любят тебя, могут сами подойти к самоубийству из-за твоего поступка? Хорошо известно, что дети и близкие родственники самоубийц больше других рискуют сами совершить самоубийство. Такое наследство ты хочешь оставить после себя?
Я снова прошу тебя послушать меня, как если бы я был на твоем месте и мы оба, ты и я, спорили со смертью. Смерть хочет завладеть тобой. Смерть лжет и манипулирует тобой. Смерть старается скрыть множество вещей от твоего разума. Смерть ослепляет и оглушает тебя, чтобы ты не мог слышать того, что я говорю тебе. Смерть прячет от твоего сознания ужасные последствия твоего поступка, которые скажутся на твоих родных. Смерть старается лишить тебя шансов на лучшую жизнь. Вот почему так важно, чтобы у тебя был защитник. Я стою на твоей стороне против смерти, как твой союзник. И я хочу быть твоим союзником на пути к жизни. Мы вместе обдумаем все, и я постараюсь помочь тебе найти выход.

На следующем абзаце обращение может быть завершено. Спасатель должен говорить до тех пор, пока не почувствует, что напряжение, поддерживающее намерение самоубийцы, спадает. Если этого не происходит, лучше продолжать говорить до тех пор, пока не появится хоть какой-то положительный признак, или не подоспеет бригада скорой помощи.

Еще немного. У тебя кризис, ты в отчаянии. Но я осмелюсь сказать, что кое-чем этот опыт сможет послужить тебе в будущем. Я уверен, что, когда все пройдет, ты почувствуешь себя другим человеком – более сильным, более опытным и более мудрым. Ты побывал в ужасном месте, где бывали немногие, и это немало. Тот, кто проходит через ад, становится сильнее. Ты можешь почувствовать, что получил больше, чем просто знание, что ты остался в живых. Те известные люди, о которых я говорил тебе, те, что пытались покончить с собой, говорили, что кризис, который они пережили, сделал их сильнее, и про себя я могу сказать то же самое. Я думаю, что для тебя тоже ничто не останется прежним, все изменится, потому что ты был в аду и вернулся. Возможно, сейчас ты не видишь для себя такой возможности, но она есть. Опыт, через который ты проходишь, потрясает всего тебя до самого основания. Для многих людей это стало поворотным пунктом в их жизни. Этот опыт не идет ни в какое сравнение с большей частью жизненных трудностей, они покажутся тебе мелкими и смешными. Я не говорю, что ты почувствуешь это мгновенно. На это потребуется время. И все же я думаю, что все худшее уже позади. Я останусь с тобой в ближайшее время, и ты сможешь общаться со мной в ближайшие дни и недели. Ты позволил мне быть с тобой в самый тяжелый момент. Это накладывает обязательства. Я хочу быть с тобой, когда ты вернешься.

Заключение

Данный текст, насколько мы знаем, является первым в своем роде в профессиональной литературе. Это извиняет его слабости. Мы представляем его как основу для дальнейшей разработки. Одной из его сильных сторон, на наш взгляд, является то, что он достаточно прост, чтобы быть понятным даже для самого запутавшегося или озлобленного самоубийцы. Кто-то может счесть его упрощенным или сентиментальным. Мы надеемся, что для человека на крыше он не будет звучать таким образом.

Этот текст может принести пользу не только в устах спасателя. Мы предлагаем распространить его в школах, военных частях, в общественных центрах, везде, где существует повышенный риск самоубийства. Известно, что люди, обдумывающие самоубийство, жадно ищут любую информацию. К сожалению, в Интернете существуют сайты, призывающие к самоубийству. Надеемся, что в Сети найдется место и для текста, цель которого – предупредить этот крайний шаг.

Мы также призываем читателей обратиться к своему опыту и воображению, которые могли бы помочь в создании лучших текстов. Профессиональные психологи и люди в добровольных обществах помощи при суицидальных кризисах располагают большими знаниями на эту тему. Мы надеемся, что эта статья поможет общими усилиями придать большую целостность этому информационному богатству.

———————————————
Источник: Хаим Омер, Авшалом Элитцур, Израэль Орбах (Haim Omer; Avshalom C Elitzur; Israel Orbach): «Самоубийcтво и жизнь: Угрожающее поведение».

Нью-Йорк, 2001.

———————————————

 

Рубрика: тем, кто рядом | Метки: , , , , | Комментарии к записи Что вы скажете человеку на крыше? отключены

Если мы не успели попросить прощения…

Опубликовано 13 ноября, 2018 автором redactor

Митрополит Антоний Сурожский

Источник: Жизнь. Болезнь. Смерть

Это очень важно, потому что накладывает отпечаток на наше отношение к смерти вообще. Смерть может стать вызовом, позволяющим нам вырастать в полную нашу меру, в постоянном стремлении быть всем тем, чем мы можем быть, – без всякой надежды стать лучшими позднее, если мы не стараемся сегодня поступить, как должно.

Опять-таки Достоевский, рассуждая в “Братьях Карамазовых” об аде, говорит, что ад можно выразить двумя словами: “Слишком поздно!” Только память о смерти может позволить нам жить так, чтобы никогда не сталкиваться с этим страшным словом, ужасающей очевидностью: слишком поздно.

Поздно произнести слова, которые можно было сказать, поздно сделать движение, которое могло выразить наши отношения. Это не означает, что нельзя вообще больше ничего сделать, но сделано оно будет уже иначе, дорогой ценой, ценой большей душевной муки.

Я хотел бы проиллюстрировать свои слова, пояснить их примером.

Некоторое время назад пришел ко мне человек восьмидесяти с лишним лет. Он искал совета, потому что не мог больше выносить ту муку, в какой жил лет шестьдесят. Во время гражданской войны в России он убил любимую девушку. Они горячо любили друг друга и собирались пожениться, но во время перестрелки она внезапно высунулась, и он нечаянно застрелил ее. И шестьдесят лет он не мог найти покоя.

Он не только оборвал жизнь, которая была бесконечно ему дорога, он оборвал жизнь, которая расцветала и была бесконечно дорога для любимой им девушки. Он сказал мне, что молился, просил прощения у Господа, ходил на исповедь, каялся, получал разрешительную молитву и причащался, – делал все, что подсказывало воображение ему и тем, к кому он обращался, но так и не обрел покоя.

Охваченный горячим состраданием и сочувствием, я сказал ему: “Вы обращались ко Христу, Которого вы не убивали, к священникам, которым вы не нанесли вреда. Почему вы никогда не подумали обратиться к девушке, которую вы убили?” Он изумился. Разве не Бог дает прощение? Ведь только Он один и может прощать грехи людей на земле… Разумеется, это так. Но я сказал ему, что если девушка, которую он убил, простит его, если она заступится за него, то даже Бог не может пройти мимо ее прощения.

Я предложил ему сесть после вечерних молитв и рассказать этой девушке о шестидесяти годах душевных страданий, об опустошенном сердце, о пережитой им муке, попросить ее прощения, а затем попросить также заступиться за него и испросить у Господа покоя его сердцу, если она простила.

Он так сделал, и покой пришел… То, что не было совершено на земле, может быть исполнено. То, что не было завершено на земле, может быть исцелено позднее, но ценой, возможно, многолетнего страдания и угрызений совести, слез и томления.

Рубрика: тем, кто рядом | Комментарии к записи Если мы не успели попросить прощения… отключены