ТЕБЕ СТОИТ ЖИТЬ!

МИФ:   «Те, кто говорят о самоубийстве, редко совершают его».
ФАКТ:   90% суицидентов перед совершением самоубийства приводят важные словесные доказательства своих намерений; 40% — обращаются к специалистам. Т.е. почти каждому суициду предшествует предупреждение или другие сигналы о готовности к поступку. Когда кто-то говорит о совершении самоубийства, речь скорее всего идет о предупреждении, — или же это «крик о помощи».

МИФ:   «Если человек говорит о самоубийстве, он пытается привлечь к себе внимание».
ФАКТ:   Человек, говорящий о суициде, испытывает психическую боль и хочет поставить в известность о ней значимых для него людей.

МИФ:   «Покушающиеся на самоубийство желают умереть».
ФАКТ:   Подавляющее большинство суицидентов хотят не смерти, а избавления от психической боли.

МИФ:   «Самоубийства и суицидальные попытки — явления одного порядка».
ФАКТ:   Суицидальная попытка представляет собой крик о помощи в невыносимой ситуации, а не самоубийство, не удавшееся по каким-то причинам.

МИФ:   «Тенденция к суициду наследуется».
ФАКТ:   Не существует достоверных данных о генетической предрасположенности к самоубийству. Тем не менее суицид в семье может быть деструктивной моделью для подражательного поведения.

МИФ:   «Ничего бы не могло остановить того, кто уже принял решение покончить с собой».
ФАКТ:   Большинство людей, обдумывающих возможность самоубийства, хотят, чтобы их страдания закончились, и стремятся найти альтернативу или пути облегчения боли.

МИФ:   «Те, кто пытаются покончить с собой, — психически больны».
ФАКТ:   Большинство суицидальных попыток совершаются психически здоровыми людьми. Большинству предпринимающих попытки самоубийства не мог бы быть поставлен диагноз психического заболевания.

МИФ:   «Человек, переживший суицид в подростковом возрасте, никогда не может чувствовать себя в безопасности, даже когда становится взрослым».
ФАКТ:   Много молодых людей переживают суицид, получают врачебную помощь, выздоравливают и затем ведут нормальную здоровую жизнь.

МИФ:   «Если человек в прошлом совершил суицидную попытку, то подобное больше не повторится».
ФАКТ:   Очень многие повторяют эти действия вновь; около 80% покончивших с собой имели до этого неудачные попытки.

МИФ:   «Риск самоубийства исчезает, когда кризисная ситуация проходит».
ФАКТ:   Под внешним спокойствием может скрываться твердо принятое решение, а некоторый подъем сил после минования острого кризиса лишь помогает выполнить задуманное.

МИФ:   «Самоубийство всегда совершается внезапно, импульсивно».
ФАКТ:   Существует много диагностических признаков повышенного риска самоубийства; иногда оно планируется годами.

МИФ:   «Разговоры о самоубийстве могут способствовать его совершению».
ФАКТ:   Обсуждение суицидальных настроений собеседника в действительности демонстрирует ему, что кто-то готов понять и разделить его боль. Разговор может стать – и часто становится – первым шагом в предупреждении суицидов.

МИФ:   «Суицидальный факт – это своеобразная форма решения личных проблем».
ФАКТ:   Суицидальное поведение, как правило, по сути своей «иррационально»; кризис возникает на фоне серьезных личных проблем, но его возникновение не обязательно связано с их обострением.

МИФ:   «С депрессией можно справиться усилием воли».
ФАКТ:   Призывы типа «возьмите себя в руки!», «будь мужчиной!» и т.п. лишь снижают самооценку, поскольку сознательно контролировать депрессию не удается.

МИФ:   «Самоубийство — это закономерная реакция на травмирующую ситуацию, а если она не воспринимается окружающими или профессионалами как драматическая, значит, человек, совершающий суицид, психически болен».
ФАКТ:   Большинство людей в трудных ситуациях мобилизуются, поэтому социальный кризис 90-х гг. в России вначале сопровождался снижением числа самоубийств. Зато потом мы по этому показателю стали занимать лидирующие места в мире.

МИФ:   «Дети суицидов не совершают: им рано».
ФАКТ:   В больницы то и дело попадают дети самых разных возрастов, сознательно совершившие попытки самоубийства.

Источник

О том, как удержать ребенка от крайних шагов, в интервью «Новой газете» рассказывает психотерапевт, психолог, консультант сайта о преодолении суицида «Избери жизнь» Сергей Белорусов.

— Неутихающая волна детских суицидов активно освещается в СМИ. Некоторые издания так увлекаются подробностями, что невольно, по моему ощущению, популяризируют добровольную смерть, недаром в последнее время детские суициды происходят почти ежедневно. У подростков как будто происходит героизация суицида. Вот он думает: «Обо мне никто не знает, всем на меня наплевать, а я вот сигану из окна, и все газеты напишут, и мама рыдать будет».

— Это действительно так. Когда в XIXвеке вышел роман «Страдания юного Вертера», заканчивающийся самоубийством главного героя, 200 человек в Европе свели счеты с жизнью, потому что это было красиво, это было популярно и вызывало сторонний интерес к собственной персоне. В каждом заложено чувство собственной важности, и, если его невозможно осуществить другим путем, можно пойти и на самоубийство. Это опасная вещь. Недаром общество табуирует суицид, но не в строгом смысле, а просто оставляя его за скобками нормальной жизни. Возможно, эта лавина в какой-то степени сейчас и образовалась благодаря смакованию, подробностям, фотографиям. Газеты будто выполняют социальный заказ — раз люди интересуются, дадим продукт.

— А как относиться к шантажу суицидом? Вот ребенок говорит родителю: «Не сделаешь, как прошу, я прыгну из окна». Это вообще нужно принимать всерьез или лучше игнорировать? Как сделать, чтобы провокационная история не реализовалась в конечном итоге?

— Это стоит воспринимать, но не как симптом у ребенка, а как семейную патологию. Значит, что-то в семье не так, если практикуются методы суицидального шантажа. Это диагноз родителям, это сигнал для переформатирования семейных отношений. Тут родителю нужно вглядеться в себя. Родители очень часто хотят видеть своих детей как воплощение собственных проектов. И при этом в упор не видят реального ребенка. Его в такие минуты спросить надо: «Родной, что не так? Давай поговорим», а не отмахиваться: «Ну и прыгай!»

С ребенком, который находится в кризисе, который пусть и в шутку озвучил это намерение, нужно как можно больше разговаривать — не меньше часа в день. Разговаривать обо всем, и чем разнообразнее темы, тем больше дезактуализируется возникшая патологическая мысль.

Суицидальное поведение — это сужение сознания. Один-два раза в жизни каждый отвечает на вопрос: «А стоит ли жить?» Но когда эта мысль становится определяющей, это означает, что сознание заходит в какой-то тупик, поэтому необходимо этот тупик разрушить, попытаться вызвать интерес к каким-то жизненным возможностям.

Второй шаг — солидаризация. Нужно объединиться с ребенком в каком-то деле, пусть и незначительном. Ну хоть кино какое-то вместе смотреть, музыку слушать, дело какое-то бытовое сделать… Чем больше мы соединяемся с ребенком, тем меньше у него шансов задуматься о крайних шагах. Для ребенка очень важна солидарность, сопричастность с взрослым. Это значит: он не одинок. Не одинокий человек не пойдет прыгать с 16-го этажа.

— А может, для подростка естественно состояние одиночества?

— Нет, одиночество патологично. Оно либо удел сильнейших, либо декомпенсированных натур. Поэтому всё, и информацию, и самоидентификацию, следует проживать и переживать с кем-то вместе: с друзьями, родственниками, родителями. Одиночество для неокрепшей натуры губительно. Есть в суицидальной психологии понятие «социальная сеть». Это не виртуальная сеть. Мы просим подростка нарисовать на листе бумаге, как и на какой дистанции он соединяется с другими людьми. Иногда он себя в уголочке рисует, соединенным с кем-то одним вдали. Надо понимать, что чем более многообразна эта сеть, чем конкретнее и рельефнее система взаимосвязей, тем ребенок более застрахован. Оптимизировать ее в реальной жизни, а не заменять в виртуальных сетях, — задача для того, кто хочет воспротивиться суициду.

— Как вы думаете, почему дети из социально сохранных семей, внешне благополучные, сводят счеты с жизнью? Или это внешнее благополучие ничего не означает?

— Это благополучие может быть просто ширмой. Мы не знаем, что происходит внутри. Я работаю волонтером в интернет-проекте «Выбери жизнь». Нам шлют письма подростки, молодежь, а мы отвечаем на них. Недавно пришло письмо от молодого человека из благополучной семьи: «Я живу в маленьком городе, где все друг друга знают. Но вот мне кажется, что я гей, потому что хорошо учусь и не очень люблю спорт. А родители все время мне говорят: «Будь мужиком, займись наконец спортом». И порой мне становится невыносимо так, что я чувствую, что выхода нет». Отсутствие понимания собственного ребенка — ключевая проблема. А родители еще и не понимают особенности психологического взросления, которое у подростков происходит через закономерную оппозицию родителям, через отталкивание. Категорические запреты с родительской стороны только подольют масла в огонь. Старшее поколение точно знает, чем ребенок должен быть, и неохотно воспринимает, что он хочет. Этот диалог на тему «Должен и хочу» во многих семьях просто невозможен. Работает только «должен».

— Почему дети не боятся смерти?

— Возраст не позволяет детям адекватно, всерьез воспринимать понятия «жизнь — смерть». Публикуемые в СМИ отрывки их переписки из социальной сети только подтверждают их кокетничанье со смертью. Интересно с запретным поиграть, пощекотать нервы. А нервы-то обнажены, а здравого смысла-то ноль. И нет здоровой жизненной инерции, понимания, что жизнь сама по себе классная вещь и, по сути, альтернативы ей нет, как бы сейчас она плоха ни была. Подростками момент ухода из жизни воспринимается как один из выходов. А потом вроде можно и еще что-нибудь выбрать. У позднего Гребенщикова есть песенка: «Я б пошел туда, да только там страшней, чем здесь». Осознание того, что мир небытия может оказаться значительно хуже, чем самый трудный жизненный путь, у ребенка отсутствует. Потому что он недостаточно, если хотите, укоренен в жизни. Он недостаточно жил, видел, ощущал, чувствовал.

— И страдал?

— И страдал в том числе. Страдание — непременный атрибут становления, взросления, обретения достоинства.

— В каком возрасте осознается ценность жизни? Когда проходит это лихорадочное заигрывание со смертью?

— Я думаю, как только человек начинает отвечать за себя. Отвечать за себя — это взять в свои руки собственную безопасность, материальную, эмоциональную, физическую. Несчастные дети, которые покончили с собой, еще не почувствовали вкус к самореализации, они жили за счет родителей, на что-то рассчитывали, что-то недополучали… Когда человек начинает ощущать себя хозяином своей судьбы, привлекательность суицида резко падает. Ему становится интересно с самим собой. Он поймал кайф самоосуществления.

— Опасно говорить прикладные вещи… и всё же. Вот если телефонный звонок, а на другом конце провода сообщение: «Я решил уйти…» Что делать? Как среагировать правильно?

— Сразу представить себе, что делает тот человек на другом конце провода. Он самим фактом звонка сообщает, что все-таки ждет помощи. На Западе существует профессия — переговорщик. Но, даже не имея никаких навыков, нужно понимать следующее. Во-первых, даже если вам говорят, что «всё уже решено», это все равно просьба о помощи. Звонящий очень хочет, чтобы его услышали. Во-вторых, нужно попытаться вытащить человека на диалог. Спросить: «Что надо сделать сейчас, чтобы ты изменил свое решение?» Ответ, скорее всего, будет нереалистичен, начнется торг, и в ходе этого торга есть шанс разговорить его. Вспомнить старое, пробросить перспективу в будущее. Одним словом, снизить интенсивность действия «здесь и сейчас». Просто сбить адреналин напряжения. Это работает.

— А что не работает?

— Не работает насмешка. Не работают короткие максимы: «Не делай этого». Когда человек в зашифрованном виде говорит: «Меня скоро не будет», он бросает вызов: «А что вы сделаете, чтобы я изменил свое поведение?» И нужно сделать так, чтобы он заинтересовался. Это практически стопроцентный шанс на спасение.

Несколько лет назад я стал виртуальным свидетелем суицида. Парень, сидя на крыше с компьютером, сообщил в интернете друзьям о решении уйти из жизни. Написал: «Вот я решил напоследок поговорить с вами». И посыпались насмешки, а в виртуале, когда всё обезличено, глумление значительно проще, чем в реальном мире. Были и формальные призывы: «Да что ты, да не делай этого…» Не нашлось ни одного человека, который бы ему сказал: «Что сделать, чтобы ты передумал? Я сейчас приду». Надо понимать, что любое указание человеку на его одиночество ведет к терминальному результату, любое обозначение объединения минимизирует возможность ухода.

Если бы этот парень в минуты фатального решения услышал слова: «Я тебя люблю, ты мне нужен», это бы здорово притормозило его. Но ему за три часа общения с друзьями никто не сказал этих слов.

— Призывы просматривать социальные сети подростков могут быть полезными?

— Отслеживать поведение школьников в социальных сетях — идея неконструктивная. Готовить спешно школьных психологов — тоже утопия. Еще детекторов лжи для подростков не хватает.

Не тот человек подросток, чтобы со школьным психологом о чем-то разговаривать. Школьный психолог должен работать прежде всего с родителями. Я бы вообще вместо уроков основ безопасности жизни или основ религии ввел бы основы психологии в старших классах. Объясню почему. В нашей ментальности заложена психофобия — страх разговоров о душе с посторонними, страх поделиться проблемами. На Западе — это норма. И если эту сферу открыть детям, то справляться со своими проблемами они все же научатся, не прибегая к крайним мерам.
Новая газета

20 Фев 2012 | Сергей Белорусов

Я понимаю, что для СМИ тема подростковых самоубийств — некоторый информационный повод

За последнее время произошло несколько страшных ярких историй, и пошла волна разговоров, репортажей. Но я не верю в некоторую «эпидемию» самоубийств. Думаю, что среднее число детских и подростковых суицидов в год достаточно стабильно. Это страшная характеристика нашей российской жизни. Если не ошибаюсь, в России за год самовольно уходят из жизни около полутора тысяч детей и подростков и более четырех тысяч пытаются это сделать. На этом фоне истории последних дней не говорят о каком-то принципиальном изменении ситуации.

Для меня как священника тема подростковых самоубийств не надуманная, она всегда личная и очень конкретная. Ужасны и тысяча самоубийств в год и одно – это всегда глубочайшая трагедия и беда. Некоторое время назад ко мне в храме обратился мужчина, у которого 16-ти летний сын покончил самоубийством — повесился. Это сын от первого брака, но отец как мог участвовал в его воспитании и очень сильно переживал и переживает случившуюся трагедию. Отец не находил себе покоя, не знал, что ему делать, он хотел понять, что в его силах, как, если не снять камень с души, то хоть как-то облегчить свои переживания. Он просил меня помочь ему, помолиться о нем и о сыне.

Общение с этим человеком утвердило меня во мнении, что тема подростковых суицидов гораздо сложнее и серьезнее, чем обычно представляется стороннему наблюдателю. Каждый такой случай уникален, как уникальна жизнь, судьба каждого человека. Тут не бывает простых историй. Несчастье и горе, как бы оно не было преувеличено, оно всегда очень личное и часто в жизни человека занимает всё. Это только со стороны кажется, что все просто: ребенку поставили двойку в школе, а он пришел домой и повесился.

Я думаю, что основная общая причина большого количества самоубийств – это стирание в нашей современной культуре границы между добром и злом. Но в каждом таком случае прежде всего виноваты все те, кто были рядом, могли быть рядом, должны были быть рядом и вовремя не заметили, не разглядели происходящего в жизни и в душе подростка, не смогли порой просто найти нужных слов и не оказали нужного внимания. Мое твердое убеждение в том, что всякое самоубийство имеет причиной предательство со стороны близких. Оно может быть прямым, очень конкретным, когда от ребенка просто отвернулись, отказали ему в общении. А может быть и опосредованным, когда день за днем где-то не выслушали, где-то не уделили время, где-то проигнорировали. Это предательство в отказе ребенку во внимании, на которое он заслуженно надеется и даже имеет право.

Часто звучит вопрос о мере ответственности самого подростка или ребенка. Я могу сказать так — если человеку плохо, и он не умеет справляться с охватившей его бедой, — а подростки, как правило, именно таковы, — то ни о какой ответственности говорить неправильно. Я все же считаю, что ответственность прежде всего на взрослых и не верю разговорам о том, что и мама и папа «такие хорошие», а ребенок у них вырос «очень плохой».

Я думаю, что взрослым важно об этом помнить. Взрослость дает право учить жизни детей и подростков, но это одна сторона медали. Вторая – этот ответственность и понимание, что далеко не все можно изменить, что мы живем сразу набело, нет возможности написать черновик жизни. Если мы сегодня поссорились с кем-то, наорали или предали кого- то, то нельзя думать, что завтра все само исправится и будет красиво и чисто. Конечно, многое при определенном усилии можно исправить – это очень важно, это дает нам надежду. Но и очень многое нельзя изменить. Некоторые наши ошибки, трагедии остаются с нами до конца наших дней.

Если говорить о формальных причинах, то можно упомянуть и социально-экономическую ситуацию в стране, и телевидение, и Интернет, и компьютерные игры. Но я не придавал бы этому очень серьезного значения. Я понимаю, что порой оба родителя вынуждены работать, я понимаю, что люди стали редко лично общаться, Интернет многое заменил. Конечно, это влияет, но не является определяющим и тем более не является никаким извинением.

Что же семья может сделать, что можно сделать для семьи, если трагедия произошла? Это очень трудный, очень личный вопрос. Тут не бывает готовых инструкций или рекомендаций. Родные понимают, что ребенка не вернуть, ничего уже не изменить. И все же они ищут какой-то выход, часто ищут формальный выход, формальное искупление. К примеру, желают, чтобы ушедшего из жизни отпели в храме. Но прежде всего надо понимать и честно таким людям говорить, что через официальные, формальные отклики, комментарии, какими бы правильными они не были, помощь не придет. Бесперспективно и искать виновных, разгребать прошлое. Большинство человеческих суждений субъективны, многие ложны. Наше понимание правды искажено. В «разборках» мы не обретем ничего. Христиане различают правду человеческую и правду Божию, справедливость человеческую и справедливость Божию, которая сопряжена с любовью. Никогда мы не сможем понять, кто же виноват конкретно. Мы не можем судить о чем-то, как Бог по любви, мы обязательно приходим к осуждениям, к раздорам, ко злу в конечном итоге. Не стоит зря тратить силы.

А что же делать? Те, кто самовольно оставил этот мир, очень нуждаются в молитве и заступничестве. Конечно, в молитве и заботе нуждаются и близкие и родные самоубийц. Я думаю, что если родные имеют веру во Христа, то они призваны день и ночь всю оставшуюся жизнь молиться об умершем и не терять надежду, что любовь Божия найдет выход из сложившейся ситуации. Конечно, эта молитва должна быть во многом покаянная, надо просить прощение за те вольные невольные ошибки, то невнимание, ту черствость, а может быть, и злые дела и слова, что привели к самоубийству ребенка. В молитве важно просить Бога, чтобы Он простил самовольно ушедшего из жизни за все то, за что он сам не успел попросить прощение. И, конечно же, во искупление своего греха близкие призваны творить добрые дела ради тех и в помощь тем, кому сейчас трудно, больно, одиноко. Важно внимательно посмотреть вокруг себя, увидеть всех тех, кого Сам Бог посылает нам для заботы и помощи, и послужить им. Это не вернет умершего и не заменить его, но молитва и добрые дела зажгут в сердце любовь, а Бог укрепит ее, и такая любовь способна творить чудеса и исцелять, пусть и отчасти израненные души.

Аргументы и факты aif.ru

25 Фев 2012 | Священник Димитрий Агеев

Непростая для многих людей миссия — поддержать человека, который перенес утрату. Смерть и трагические события в нашей культуре воспринимаются зачастую как выпадающие из повседневной реальности, противоречащие ей и даже в чем-то неприличные. И эта культура предлагает нам не так много подходящих способов оказать поддержку. Большинство этих способов — из прошлого, у многих они ассоциируются с устаревшей, «бабушкиной» речью. Поэтому и проявить сочувствие другу или коллеге, у которого умер близкий человек, бывает очень неловко. Просто сказать «соболезную» или «сочувствую» для многих оказывается слишком формально, а найти какие-то неформально звучащие слова — непростая задача. Ведь для того, чтобы быть искренним, нужно суметь описать свои чувства, а они бывают весьма сложными, чтобы сказать об этом в двух словах.

Другая задача поддержки в таких ситуациях — проявить свое понимание чувств другого человека. Но об этих чувствах мы можем только догадываться — у каждого своя, индивидуальная реакция на утрату. И сложность понимания этой реакции в том, что мы можем приписать человеку не те эмоции, которые он испытывает. И даже начать на него давить своими представлениями о том, что он должен испытывать. И тогда поддержка обернется для переживающего утрату дополнительными неприятными эмоциями — он может почувствовать давление на себя, непонимание со стороны окружающих и неразделенность своих чувств.

В нашей культуре считается, что лучше самостоятельно догадаться о том, что чувствует другой человек, чем спросить. Согласно этому предрассудку, мы должны быть телепатами, а иначе можно приобрести репутацию непонятливого и бесчувственного человека. Под влиянием этого стереотипа, многие люди играют в своеобразную коммуникативную угадайку со своим окружением, часто рискуя не угадать и попасть в ситуация неодобрения. Тогда как более надежный способ понять другого человека — проявить интерес к его переживаниям и желаниям. Необязательно задавать лобовые вопросы вроде «Что ты чувствуешь?» или «Что ты хочешь?» Можно спросить «Как ты сейчас?» или в какой-то другой форме обозначить свое внимание — главное, обозначить его.

С другой стороны, можно найти и плюсы в ситуации, когда культура скудно предлагает готовые формулы поддержки. Ведь готовые варианты действительно могут производить впечатление неискренности, потому что они типовые, а у каждого человека переживания уникальны. И, возможно, гораздо важнее проявление искреннего внимания, пусть и неловкое, чем искусное утешение, за которым может не считываться искренность. Поэтому и в этом тексте мы не будем рекомендовать готовых формул и правильных фраз, а скорее дадим информацию для лучшего понимания того, что может происходить с переживающим утрату, и как можно отнестись к этому бережно и с вниманием.

Что же может чувствовать понесший утрату человек? Как можно эти чувства понять и разделить? Доподлинно мы не можем этого знать, потому что вряд ли есть одна на всех реакция на утраты. Но есть в этой реакции моменты, которые могут оказаться универсальными, общечеловеческими. Психологи пытались выявить универсальные для разных людей черты горевания. Так появились психологические теории переживания утраты. Исследователи этого состояния выделяют несколько этапов горевания, каждый из которых неизбежно переживает, согласно этим териям, горюющий. И общая задача горевания — прожить все эти этапы, не застревая на одном из них. Иначе человеку бывает сложно вернуться к прежней жизни или начать новую — застревание на одном из этапов горя может привести в негативным эмоциональным и телесным симптомам.

Первый этап — реакция шока и протеста. Человек не принимает утрату — психика отказывается фиксировать этот факт. На житейском языке говорят: такое не умещается в голове; в это невозможно поверить и т.п. И на стадии шока эти слова приобретают не фигуральный, а буквальный смысл. При застревании на этой стадии человек живет так, словно бы ничего не случилось. Он может говорить о покойном как о живом, может отрицать очевидные для других людей факты. На окружающих это может производить пугающее и гнетущее впечатление. Часто в таких случаях окружение начинает сомневаться в психическом здоровье человека. Нельзя, конечно, сказать, что это благоприятное психическое состояние, но оно естественно для утраты. Вряд ли будет полезно для человека в таком состоянии, если его будут переубеждать в том, что он отказывается признавать. Любое давление здесь может принести вред. В такие моменты важно просто присутствовать рядом с человеком, реагировать на его пожелания. Скорее всего, психика сама справится с принятием случившегося. Излишне суетливая или настойчивая забота, преувеличенное внимание тоже могут раздражать переживающего утрату.

После этапа принятия, по логике теоретиков, должна следовать агрессивная стадия. Потерпевший утрату может в явной или скрытой форме переживать злость, гнев и подобные эмоции. Эти переживания могут быть направлены на окружающих, на случайных людей, на врачей, на работников ритуальных агентств, на священников, да и на высшие силы. Кому-то бывает важно найти виноватого и излить на него свой гнев. Кому-то casino может казаться, что окружающие не понимают всей глубины горя и ведут себя неподобающе и даже кощунственно. На этой стадии может возникать ощущения изоляции, отделенности от других людей. Вряд ли будет полезно для переживающего горе, если друзья или родственники будут его активно успокаивать или переубеждать. Возможно, полезно будет сказать, что вы понимаете эмоции этого человека, что на его месте вы могли бы чувствовать похожее. Важно сфокусироваться именно на эмоциях, говорить о них, а не о фактах и аргументах. А пострадавшим от агрессии можно потом вкратце объяснить состояние горюющего в его отсутствии.

В некоторых теориях горевания также выделяют стадию торга — когда горюющий словно бы торгуется с судьбой, пытаясь вернуть утраченное, пойдя на какие-то условия. Это может выглядеть весьма иррационально со стороны, но вполне логично для горюющего. Например, это могут быть мысли о том, что «если бы я все делал правильно, то мама была бы жива». Или даже в форме «если я исправлюсь, то все вернется, как было». Так может происходить переход на следующую стадию горевания — депрессивную. Чувство вины, самоупреки, направленная на себя агрессия — естественные для этой стадии процессы. Часто бывает, что окружающие активно переубеждают обвиняющего себя в том. Такие переубеждения могут только способствовать усилению чувства вины и ощущения изоляции. Любые, даже кажущиеся абсурдными, идеи горюющего имеет смысл выслушивать без спора. И то только после того, как человек оказывается выслушанным, можно предложить свое, альтернативное видение ситуации. Например, если горюющий считает, что мало сделал для покойного, то можно сказать, что вы можете понять такой ход мыслей, но вам сложно с ним согласиться, потому что знаете, как много делал ваш собеседник. В таких обсуждениях может быть полезным фокусироваться не на категориях «на самом деле» — не на фактах и обстоятельствах, а говорить о мыслях и чувствах — о том, как человек оценивает факты и обстоятельства.

Впрочем, и без чувства вины на депрессивной стадии может хватать непростых переживаний — печали, уныния, тоски, скорби, опустошенности, беспомощности и т.п. Окружающим бывает сложно видеть человека в таком состоянии, особенно если оно длится долго. Для горюющего может быть полезно, если к любым его переживаниям отнесутся с пониманием, сколько бы они не длились. Другое дело, что вы можете озвучивать свои эмоции по отношению к состоянию горюющего. Например, можно сказать, что вы беспокоитесь и переживаете за него, и предложить свою помощь. Или можно озвучить свое желание что-то сделать для горюющего, а если в ответ будет получен отказ, то можно предложить обращаться к вам в дальнейшем, когда понадобится. Можно более подробно расспрашивать об эмоциях, а также о том, что именно их вызывает — какие мысли и воспоминания. Может быть полезно, если горюющий не отказывается, обсуждать эти мысли и воспоминания. Бывает полезно спросить, как к этим мыслям отнесся бы покойный, как бы он утешил горюющего.

Четвертая стадия горевания — адаптация к новой ситуации, постепенное ее принятие и формирование новых привязанностей. Собственно, начало новой жизни. Для человека, переживающего предыдущие стадии, может звучать кощунственно даже идея о том, что возможны новые привязанности и новая жизнь — без ушедшего человека. Тем не менее, психика человека чаще всего способна пережить утрату и адаптироваться к новым условиям. Конечно, след горя останется в жизни человека, но уже не в качестве непереносимой травмы, а в качестве горького, но обогащающего опыта. Культура разных народов предлагает много способствующих такому проживанию горя традиций, в рамках которых память о покойном может быть выражена в ритуалах и символах, да и сам процесс прощания приобретает символический характер. Например, это традиция поминок, посещения кладбищ в определенные дни, проведение церковных молебнов. В некоторых культурах есть традиция «уголков памяти» или memory boxes, где хранятся памятные предметы, фото, документы покойного. Создание личных ритуалов памяти — это возможность перевода эмоционального страдания изнутри вовне, его выражения и символизации. Вы можете рассказать горюющим о тех способах хранить память, которые известны вам. А чтобы это не было воспринято как навязчивость или давление, лучше делать это в нейтральной форме рассказа, а не в форме советов или рекомендаций.

Кроме классических подходов к гореванию, в современной психологии и психотерапии существуют постмодернистские подходы к переживанию утраты. Так, нарративные психотерапевты скептически относятся к идее о том, что все люди переживают одни и те же процессы горевания — к тому, что все должны пройти через этапы переживания, описанные психологами-модернистами. У каждого человека переживание утраты индивидуально, и зависит от множества разных факторов, каждый из которых учесть невозможно.

Кроме прочего, переживание горя зависит от культурных норм, которых часто бессознательно придерживается человека. Это не только общекультурные представления, распространенные в той или иной стране, но и более локальные, принятые в конкретной местности, в конкретной социальной группе, в семье. Особенности горевания связаны с отношением к смерти. Собственно, не во всех культурах смерть считается трагедией и поводом для сильного горя. Например, в индуизме смерть — радостной событие, потому что усопший освобождается от тягот жизни. На отношение к смерти влияют религиозные идеи, а также те значения, которыми наделяется смерть в конкретной культуре.

Зачем нужно это знать? Когда мы пытаемся поддержать понесшего утраты человека, выразить свое сочувствие, мы исходим из своего понимания смерти и отношения к ней. Мы словно бы примеряем его ситуацию на себя и приписываем эту реакцию этому человеку. А она может сильно отличаться от того, что мы представили. Во-первых, представления о смерти, о том, как к ней относиться, у этого человека могут быть совсем иными. Для кого-то смерть обессмысливает и обесценивает жизнь, а для кого-то придает ей особую ценность и смысл. А для кого-то смерть может означать что-то совсем иное, о чем мы не знаем.

Кроме того, реакция на утраты очень сильно зависит от конкретной ситуации. Реакция на смерть человека, несколько лет лежавшего парализованным, может радикально отличаться от реакции на смерть молодого полного сил человека, неожиданно погибшего. А может и не отличаться — в том то и проблема, что житейская логика необязательно будет здесь работать. Часто бывает, что родственникам пожилого и долго болевшего перед смертью человека, говорят что-то вроде «Он долго болел» или «Что ж поделать, это было ожидаемо». Это сомнительные утешения, ведь родственник в такой ситуации может чувствовать глубокое горе, потому что у него были очень близкие отношения с ушедшим. Если же в отношениях не было близости, то необязательно переживание утраты будет острым. И если мы приписываем человеку страшное горе и ведем себя с ним соответствующе, то мы этим можем оказывать на него давление, ставить в неловкое положение. Иногда даже возникает осуждение со стороны окружающих, у которых есть свои представления о том, как должен вести себя перенесший утрату, что он должен чувствовать. Вряд ли такое отношение может помочь другому человеку, даже если он не убивается от горя — у него могут быть тихие, внешне незаметные эмоции, но они тоже достойны уважения.

Процесс горевания, как и поддержка горюющего — это не только психологический, но и социальный процесс, в котором много подспудных негласных норм. И поведение всех участников этого процесса оценивается на соответствие этим нормам. В одних кругах не принято показывать каких-либо эмоций, а принято стоическое отношение к трагедии. Стороннему наблюдателю это может показаться циничным хладнокровием. В других кругах приняты громкие и неистовые рыдания, сродни ритуальному плачу. И для постороннего человека это может выглядеть неуместно и даже пугающе. Поэтому, если вы хотите оказать поддержку горюющему, полезнее будет ориентироваться на его представления о том, что уместно. Об этом можно спросить — например, задать вопрос, что для него будет сейчас лучше.

Одна из особенностей постмодернистского психологического подхода к утрате — необязательность полного прощания с ушедшим человеком (как это постулируется в классических теориях утраты). Необязательно прощаться, ведь близкий человек ушел из жизни родных и друзей не полностью, а только физически — он остался в жизненных историях и воспоминаниях. И попрощаться можно только с физическим присутствием – для того, чтобы привыкнуть к другим формам присутствия умершего человека в жизни родных и друзей. Хорошей поддержкой для горюющего может оказаться расспрашивание о тех историях, связанных с ушедшим, в которых есть что-то светлое и утешительное. Можно спросить о том, какие истории о близком человеке сейчас хочется вспоминать горюющему. Также можно спросить, какие истории о себе самом хотел бы слышать покойный — как он хотел бы, чтобы его вспоминали. Такая необычная для нашей культуры форма вопросов может помочь преодолеть ощущение потери — сохранить психологическую связь с ушедшим. А поддерживающему — наладить эмоциональную связь с горюющим. И это может стать одним из неординарных и искренних способов поддержки, которых так иногда не хватает.

3 мая 2012 | Психолог Данила Гуляев

В этой статье рассматривается страшное явление наших дней – подростковый суицид. Заглавие статьи выбрано не случайно. Много раз я встречал анализ случаев подросткового суицида, ставящий задачу выяснить, что с подростком не так. Но не является ли это ошибочной позицией? Не пора ли нам задать вопрос – что мы делаем или чего не делаем, невольно создавая условия для того, чтобы так умирали наши дети?

Изучение условий, формирующих возможность суицида в подростковом возрасте, приобретает в современном обществе особую значимость. Серьёзную обеспокоенность вызывает растущее число самоубийств среди молодежи. Согласно последним исследованиям, в группу риска по эмоциональному неблагополучию попадает 20 % подростков от 13 до 17 лет, а смертность юношей в результате суицида в России в три раза выше, чем в мире.

Проанализировано более 100 суицидальных актов за первое полугодие 2012 года, а также 45 попыток суицида. Общая выборка составила 145 девочек и мальчиков в возрасте от 9 до 18 лет. Среди изучаемых показателей – степень семейного неблагополучия, характер общения со сверстниками и родителями, наличие психических расстройств и психосоматических нозологий, присутствие в близком окружении лиц, совершивших или покушавшихся на суицид.

Юношей, совершивших суицид, было 52,3 %, девушек — 47,7%. Средний возраст подростков составил 16,4 года. В качестве способа самоубийства подростками в 5 0% случаев выбиралось повешение, в 39,8 % – выброс из окна. Отравление, применение огнестрельного оружия, а также иные способы составили 10,2 %.

Обозначая территориальные особенности подросткового суицида, отметим, что за исследованный период на крупные города приходится 67,9 % всех случаев, тогда как на места с населением менее 100 тыс. человек – только 32,1 %. Выявлены отличия и между основными причинами суицида в крупных городах и в малых населённых пунктах. Так, в городах с населением свыше 1 млн. человек для подростков более актуальна ситуация в школе, часто встречается вовлечение в суицид, доведение до суицида через социальные сети. Для населённых же пунктов до 100 тыс. человек более актуальны в качестве факторов суицида употребление психоактивных веществ и исследовательский характер суицидальных действий. Однако и в крупных, и в мелких населённых пунктах кризисная ситуация в семье, внутренний конфликт и кризис в межличностных отношениях создавали условия для осуществления суицида.

Среди прочих причин суицида выделим безразличие со стороны родителей и друзей, трудности в школе (воспринимаемые подростком как неразрешимые), психологическую неподготовленность к ранним интимным отношениям.

Исследование показало, что подростки, употребляющие алкоголь, подвергаются большему риску самоубийства. Так, в мае 2012 г. в одном из городов Свердловской области произошёл суицид 16-летнего подростка. Мальчика нашли повешенным. По предварительным данным, смерть наступила в результате самоубийства, причём перед его совершением подросток употреблял спиртное. Незадолго до произошедшего молодой человек был на похоронах своего 18-летнего друга, который повесился.

Общеизвестно, что под влиянием психоактивных веществ повышается вероятность внезапных импульсов, неконтролируемых поступков и риск суицида. А злоупотребление алкоголем некоторые авторы рассматривают как вариант суицидального поведения.

В изученных нами случаях суицида подростки были восприимчивы и нестабильны, тяжело переживали неудачи в личных отношениях. Один из примеров этого – случай в Нижегородской области, когда 14-летний восьмиклассник В., поругавшись с одноклассниками, решил покончить жизнь самоубийством. Придя домой, В. даже не стал разговаривать с мамой, сославшись на плохое настроение. Пока мама говорила по телефону с его отцом, школьник вышел на балкон и спрыгнул с 4 этажа вниз. С переломом позвоночника и тяжелой травмой головы мальчика доставили в центральную районную больницу.

В тех семьях, где происходит подростковый суицид, может господствовать авторитарный стиль воспитания. Так, в феврале 2012 года на юге Москвы 14-летний А. после семейной ссоры выпрыгнул из окна многоэтажного дома. От полученных травм подросток скончался. По-видимому, таким страшным способом А. пытался изменить невыносимую конфликтную ситуацию в семье.

Наше исследование выявило, что кризис в межличностных отношениях являлся наиболее значимой причиной для 68 % от всех рассмотренных нами случаев подросткового суицида. Так, в марте 2012 г. петербургская 16-летняя школьница выпрыгнула из окна многоэтажного дома из-за ссоры со своим молодым человеком. В апреле 2012 г. в одной из станиц Ставропольского края был обнаружен повешенным 17-летний подросток В.. С места происшествия изъята предсмертная записка, в которой мальчик сообщил, что причиной его ухода из жизни явилось расставание с девушкой.

В марте того же года 14-летняя Ю. выбросилась из многоэтажки на западе Москвы. Накануне самоубийства девушка написала, что если её бросит любимый, то она отправится в рай. Ю. поменяла «статус» на своей странице в соцсети. Новый «статус» содержал признание в чувствах, настолько сильных, что Ю. утверждала: если она расстанется с любимым, то не сможет больше жить. В этом случае проявилась возрастающая роль социальных сетей и в целом общения в Интернете в развитии деструктивного поведения.

Новым условием, способствующим суициду, следует считать наличие деструктивной организации. Так, в январе 2012 г. 15-летние мальчик и девочка, Н. и Г., бросились 16-го этажа в одном из городов Подмосковья. По данным СМИ, подростков толкнули на это сектанты. Местные жители полагают, что причиной трагической смерти Н. и Г. могли быть угрозы от представителей сатанистской секты. Внимательно изучив письма ребят в социальных сетях, мы пришли к выводу, что Г. постоянно угрожали сатанисты. Общение через социальные сети несло в себе деструктивный компонент и подталкивало подростков к гибельному шагу, делая их пребывание в Интернете невыносимым.

Другой подобный случай произошёл в ноябре 2011 года. Трое подростков, участвовавших в оккультных сборищах в одном из городов Новосибирской области, покончили с собой, чтобы принести жертву «покровителю». Предварительно договорившись о суициде, они повесились с разницей в несколько дней. Настоятель местного православного прихода уверен, что молодые люди попали под влияние оккультной группировки.

В настоящее время всё чаще встречается суицид как реакция на учебную ситуацию. В апреле 2012 года 18-летняя В. свела счёты с жизнью, не выдержав напряжения и усталости накануне тестирования. На кухне рядом с телом старшеклассницы нашли учебники, которые та изучала перед смертью.

– Больше всего на свете В. боялась экзаменов, – рассказали её одноклассники. – Она часто плакала и повторяла: «Я не сдам, я провалюсь!»

Схожий случай – самоубийство 16-летней жительницы Владивостока в апреле 2012 года. Девочка покончила с собой, повесившись после занятий на ремне от куртки. Одной из основных причин самоубийства мог стать проваленный тестовый экзамен.

12-летний мальчик Д. в Туле в марте 2012 г. пытался повеситься на ремне, предположительно – из-за полученной в школе «двойки».

По данным СМИ, попытки суицида происходят на фоне отчаяния, депрессивных переживаний и других негативных состояний, которые часто игнорируются людьми, окружающими суицидента.

Дети с отягощённой наследственностью или обделённые эмоциональными связями оказывались неспособны к развитию функций саморегуляции, которые во взрослом возрасте необходимы для автономного выживания. Отсутствие некоторых из них иногда делает человека склонным к самоубийству. К функциям саморегуляции относится способность человека к реальному восприятию себя как отдельной и независимой личности, умение справляться с тревогой и не допускать её превращения в панику, способность чувствовать свою значимость, способность к контролю и модулированию ярости и умение чувствовать различие между своими желаниями или страхами и реальными обстоятельствами.

Ещё одна серьёзная предпосылка суицида, выявленная в нашем исследовании – самоубийство значимых людей как стартер трагедии. Более 16,5% подростков-самоубийц имели покончивших собой родственников или предков.
Подростки, потерявшие родителя из-за его самоубийства, возможно, верили в свою причастность к несчастью или, по крайней мере, считали себя виноватыми в том, что не смогли облегчить боль. Утрата родителя по причине суицида становилась основой для суицидальных мыслей у ребёнка также из-за бессознательной идентификации себя с родителем. Есть и другой значимый момент: самоубийца провоцирует гнев у своих близких, которых покидает. Этот гнев часто подавляется, потому что кажется неприемлемым гневаться на кого-то, кто умер насильственно или совершил суицид: жертва и так достаточно наказана.

Основной причиной суицида И., совершённого в марте 2012 г. на юге Москвы, оказалось желание воссоединиться с любимой мамой, которая умерла от рака 3 года назад. И. отпросилась из школы. Она уже была готова к суициду и специально выждала момент, чтобы ей никто не помешал. Девочка повесилась, когда дома никого не было.

После смерти матери И. замкнулась в себе, не смогла найти общий язык с отцом и мачехой.

Другой случай: семилетний мальчик в феврале 2012 г. повесился в своей квартире. Выяснилось, что несколько лет назад он был свидетелем аналогичного самоубийства родного отца.

Множество подростковых самоубийств демонстрирует важную тенденцию: социальные сети могут становиться информационными площадками, организующими суицидальные действия подростков. Социальные сети не только позволяют обозначать желание суицидента уйти из жизни (заявить об этом большой аудитории), но также являются площадками, где подросток получает информацию о способах совершения самоубийства. Общение в Интернете и социальных сетях иногда направлено на поддержку суицидальных устремлений (мотивируя подростка к суициду и «нормализуя» такой способ решения проблем), что является новым негативным фактором в проблеме подросткового суицида.

Характерно самоубийство 14-летних Л. и Н. в одном из подмосковных городов в феврале 2012 года. Девочки спрыгнули с крыши 16-этажного дома из-за того, что боялись наказания за двухнедельный прогул занятий в школе. Утром на своей страничке в социальной сети Н. написала: «Ненавижу фразу: «А если твои друзья с 9-го этажа прыгать пойдут, ты тоже пойдёшь?» Да, пойду, чё мне без друзей делать???» Важно учитывать, что в момент написания данных сообщений и после реализации суицида большое число подростков стали свидетелями суицидального деяния, то есть были вовлечены в него, а значит – их психологическая безопасность и психическая целостность были нарушены.

Подводя итог, отметим, что выявленные в нашем исследовании новые тенденции, влияющие на повышение риска суицида среди подростков (вовлечение в деструктивные организации, поддержка суицидальных настроений и действий через Интернет, ранняя алкоголизация подростков, низкая адаптация к нововведениям в школе), в настоящее время являются малоизученными. Поэтому для решения проблемы подросткового суицида в нашей стране необходимо решить вопрос обеспечения психологов и социальных работников новыми методами научного познания.

Важно отметить, что неконтролируемая подача информации через СМИ о случаях суицида может создавать тенденции распространения суицидальных мыслей среди подростков.

Литература:
1. Моросанова В. И. Личностные аспекты саморегуляции произвольной активности человека // Психологический журнал. Том 23. — 2002, № 6.
2. Телле Р. Психиатрия. — Мн., 1999.
3. Холмогорова А. Б., Воликова С.В. Семейный контекст расстройств аффективного спектра // Социальная и клиническая психиатрия. 2004. № 2.
4. Buie D. H., Adler G. (1982) Definitive treatment of the borderline patient. International Journal of Psychoanalysis and Psychotherapy, 9, 51-87.
5. Maltsberger J. Т. Suicide risk: The formulation of clinical judgment. New York: New York University Press, 1986.
6. Maltsberger Buie, Dan H., and Maltsberger John T. (1983) The Practical Formulation of Suicide Risk. Cambridge, MA, published by the authors, printed by Firefly Press.
7. Shneidman E. S. Definition of suicide. New York: Wiley, 1985.
8. Whitehorn J. C. (1944) Guide to Interviewing and Clinical Personality Study. Archives of Neurology and Psychiatry 52:197-216.

20 Июл 2012 | Пономарев Павел Леонидович

Источник: http://pavelponomarev.livejournal.com/400692.html

За иностранным словом «суицид» скрывается трагедия, от которой не застрахован ни один человек. Ведь даже в самих себе мы не всегда можем быть настолько уверены, что можем гарантировать, что нас, в минуту уныния не постигнет соблазн забыть о Боге и Его благом промысле. Но самоубийство это не только грех человека, решившего презреть Божью помощь и самостоятельно распрощаться с жизнью, это еще и трагедия для родственников и друзей этого человека.

Как же быть тем, кого так или иначе коснулось это несчастье, у кого близкий, родственник или же друг ушел из жизни самым неестественным образом?

Прежде всего, надо победить в своей душе отчаяние. Горе, скорбь, плач — все это естественно в этой ситуации, только не отчаяние. Ваш близкий уже впал в пропасть, именуемую отчаянием, достаточно одной жертвы. Даже для самоубийцы не все потеряно, а уж для оставшихся, пусть и в одиночестве, но живых, всегда есть место для активного действия.

Я говорю «не все потеряно» потому, что, во-первых, далеко не факт, что человек не раскаялся в своем поступке. Порой покаяние приходит в последнюю долю секунды, когда остановиться уже поздно. Известны случаи, когда выжившие самоубийцы рассказывают, что их последней мыслью было сожаление о содеянном и желание все изменить. Нельзя утверждать, что ваш близкий не раскаялся, просто не смог ничего сделать, чтобы сохранить жизнь. Но, даже если в конкретном случае произошло иначе — неизвестно, что же произошло дальше. Со смертью душа человека переходит в иное состояние. С одной стороны, отсутствие тела налагает ограничение на душу, не имея главного инструмента управления душой, мы становимся косными, неспособными к моментальным изменениям. Но, с другой стороны, снимается завеса «кожаных риз» и душе открывается мир таким, какой он есть, не однобоко-плотским, но полноценным, душа осознает истинную цену всему. А, значит, ушедший из земной жизни лучше нас осознает всю трагичность произошедшего. И здесь ему нужна наша деятельная помощь.

Да, самоубийц не отпевают. Причин этому две. Во-первых, и это принципиально важно, Церковь отказывает в отпевании самоубийц по причине того, чтобы этим отказом попытаться остановить еще живых, допускающих для себя возможность суицида. Пускай это кажется жестоким, но ради спасения многих других душ Церковь применяет такую дисциплинарную меру. Подобное можно видеть в большой семье. Порой родители видят, что провинившийся ребенок нуждается больше в жалости и сострадании, нежели в наказании, но пожалеть шалуна значит потворствовать его проступку в глазах его братьев и сестер. Церковь — очень большая семья…

Вторая же причина заключается в том, что современный чин отпевания совершенно неприменим для тех, кто скончался в разрыве с Церковью. Неоднократно в молитвах покойный именуется «почившим в вере» и даже «верно почившим». Исходя из этого, строго говоря, отпевать нельзя даже тех, кто на момент смерти жил невоцерковленно, не говоря уже о тех, кто сам отверг Бога, решив без Него распорядиться своей жизнью. Но отказ в общецерковной молитве — не окончательный приговор человеку. Остается домашняя, личная молитва за такого человека, и эта молитва целиком ложится на плечи тех, кто так или иначе близок самоубийце.

Был в моей жизни случай, когда из жизни ушел мой знакомый. Неверующим его нельзя было назвать, воцерковленным — тоже. И вот наступила Радоница, обхожу приходское кладбище, служа заупокойные литии. Подхожу к могиле знакомого самоубийцы, и мой затылок буравят десятки глаз — как поступит священник? Пройдет мимо, сделав вид, что забыл человека или же нарушит правила и отслужит литию? Я снял облачение, отдал пономарю кадило и произнес слова молитвы преподобного Льва Оптинского: «Взыщи, Господи, погибшую душу раба Твоего (имярек): аще возможно есть, помилуй. Неизследимы судьбы Твои. Не постави мне в грех молитвы сей моей, но да будет святая воля Твоя». Молитва священнослужителя, совершенная как частное лицо, возымела положительное действие, об этом позднее говорили как о добродушном поступке. Хотя само отрицательное отношение к самоубийству было неоднозначно продемонстрировано.

Вот и вам, оставшимся в живых родственникам, надо усердствовать в молитве о душе покойного. Пускай скорбь, грусть, боль потери перерастут в деятельное чувство сострадания, тогда молитва о безвременно почившем станет важной частью вашей жизни и сможет помочь в изменении загробной участи самоубийцы. То, что молитва за усопших крайне важна, говорит тот факт, что преподобный Серафим Саровский всех своих духовно близких просил молиться об упокоении своих родителей. Родители Преподобного были праведной жизни христиане, однако даже они нуждались в загробной молитвенной поддержке. Что же говорить о нашем случае.

Кроме молитвы, как учат нас святые отцы, большое значение имеет милостыня за усопшего. Преподобный Сергий Радонежский после смерти своих родителей раздал их имущество в качестве милостыни за их души. Так и нам следует подавать нуждающимся, молясь, чтобы Господь принял эту милостыню за самоубийцу, прося о молитве тех, кому мы подали. Милостыня, конечно, не должна ограничиваться деньгами, гораздо важнее помочь нуждающемуся именно тем, в чем он нуждается.

И вот мы посвящаем много времени молитве о безвременно ушедшем из земной жизни, раздаем милостыню в память о нем, что еще мы можем сделать? Если наша жизнь после произошедшей трагедии изменится, если это, самое страшное зло, послужит тому, что мы серьезно задумаемся о своих душах, начнем жить полноценной христианской жизнью, как сейчас принято говорить, воцерковимся, то это послужит самым большим стимулом к изменению посмертной участи самоубийцы.

Произошедшая трагедия должна отрезвить близких самоубийцы. Мы должны понять, что и мы сами, если мы живем вне Бога, духовные мертвецы. Должно произойти изменение в нашем сознании, вся серьезность нашего положения предстала перед нами и, если мы просто закроем на это глаза, продолжим свою духовно беспечную жизнь, тогда не только не поможем уже почившему, не только повредим себе, но и спровоцируем в дальнейшем возможность суицида в своем окружении. Легко отвернуться от той страшной реальности, которая предстала перед нашими глазами. Сложно потом жить с такой обманутой совестью. Поэтому воцерковление близких самоубийцы втройне важное дело. Необходимо начать регулярно ходить в храм, усердствовать в домашней молитве, посвящать часть ежедневного времени чтению Евангелия и духовной литературы.

И последнее, о чем хотелось бы сказать. Ваш близкий — не единственный человек, который подошел к роковой черте и перешагнул ее. Есть еще тысячи тех, кто сейчас стоит на этом страшном пороге жизни и смерти. Ваш долг любви — помочь им. Найдите для того, кто задумывается об этом страшном поступке, слова поддержки и утешения, помогите теми средствами, которые у вас имеются: временем для беседы, деятельной помощью, может быть, даже финансово, ведь и это — та милостыня, о которой говорилось ранее. А еще ваша помощь нужна близким тех, кто уже ушел из жизни в результате суицида. Если вы смогли хотя бы частично перебороть в себе остроту болезненной потери, то другие еще не смогли это пережить. Помогите тому, кто страдает безутешно, поделитесь с ним частицей своего душевного тепла.

Да, жизнь после страшной трагедии самоубийства не заканчивается ни для самого самоубийцы, ни для его родственников. И многое еще можно исправить. Поэтому не станем впадать в отчаяние, наоборот, сделаем все возможное, чтобы загладить последствия столь ужасного поступка. Господь поможет нам на этом нелегком поприще.

28 Июл 2012 | Протоиерей Андрей Ефанов

— Когда близкий, родной человек кончает с собой, то обычно его родственники остаются один на один со своим горем. Люди стараются избегать темы самоубийства, поэтому не с кем поделиться своей болью. Нет возможности церковно поминать погибшего и в этом найти какое-то утешение. И получается, что человек оказывается в изоляции — именно в то время, когда он очень нуждается в помощи и поддержке. Что бы вы могли сказать человеку в такой ситуации?

— Конечно, тяжело давать какие-то советы людям, которые пережили такое горе, потому что никакие наши слова, насколько бы ласковыми, теплыми, сердечными они ни были, не смогут восполнить эту ужасную утрату. Это горе, когда уходит из жизни твой близкий. Самое страшное, если это происходит с ребенком. И пережить до конца, осознать, принять это, наверное, невозможно. Это боль, с которой человеку предстоит прожить всю оставшуюся жизнь.

Часто окружающие стараются обходить эту тему стороной. И вовсе не из-за того, что боятся пошатнуть свое душевное равновесие или испортить себе настроение, а из боязни лишний раз задеть и разбередить рану.

Я уверен — человека никогда нельзя оставлять одного, без внимания, если он сам не ищет одиночества. Большинство из главных проблем современной жизни — как раз от недостатка общения и внимания друг к другу. Мы оказались совершенно неспособными уделять внимание друг другу и жить болью, бедой другого человека. И в этом наша печаль. Мы совершенно забыли один из главных принципов первой христианской общины, где не было чужих, где все были друг другу родные и боль и радость каждого были болью и радостью всей общины. Сейчас мы порой даже не знаем имя того, кто стоит и молится рядом с нами в храме (единственное, что мы о нем знаем, это то, что у него красная куртка, которая раздражает).

К людям, пережившим горе и боль утраты близкого человека, нужно проявить в десять раз больше любви, внимания, заботы, чем к кому бы то ни было. Это поможет, дай Бог, хоть немного сгладить боль.

И, конечно же, мы должны молиться друг за друга. Если это произошло с близкими людьми — нужно молиться за них! Если сам тот человек, с которым произошла эта беда, вам не чужой – нужно молиться за него! Потому что молитва — это то, что нас связывает друг с другом. Если мы отказываемся молиться за человека, значит, мы тем самым говорим, что он нам чужой, что мы его не любим. Тогда все наши выражения сочувствия — лицемерие. Никто и ничто не может запретить нам молиться.

Конечно, могут быть какие-то установки — традиции, сложившаяся практика, запрет священноначалия — которые ограничивают тот или иной вид богослужебного поминовения. Но не все так просто. Слава Богу, сейчас идет дискуссия по этому поводу. Здесь в принципе не может быть никаких штампов. Не может быть никаких окончательных законов и догм, регламентирующих молитву человека.

— Во время бедствия спасают прежде всего тех, кто не может сам себе помочь: детей, стариков, инвалидов. А в Церкви получается так, что христиан отпевают, а самоубийцы остаются без церковного поминовения.

— Я выскажу свою личную точку зрения, как священник, как христианин: по моему твердому убеждению, та традиция, которая сложилась в Русской Православной Церкви, отказывающая в отпевании и ограничивающая церковное поминовение в случае, если человек покончил жизнь самоубийством, — это практика, которая сформировалась в дореволюционный период и была обусловлена исключительно педагогическими соображениями. В то время человек знал, что, если он покончит с собой, он будет лишен церковного отпевания, будет похоронен за оградой кладбища, и близкие люди за него никогда не смогут молиться.

Все эти факторы оказывали очень сильное психологическое воздействие, которое останавливало если не всех, то большинство людей, задумавшихся или приступивших к этому шагу. Это был весомый педагогический аргумент, который делал свое дело.

Сегодня, нужно сказать честно, всё это мало кого останавливает. Людей, находящихся в таком состоянии, церковное поминовение не в первую очередь заботит. Поэтому я считаю, что мы должны отпевать самоубийц, если об этом просят родственники и если человек был христианином.

Формально мы ссылаемся на 14 правило Тимофея Александрийского, которое говорит, что самоубийц нельзя отпевать. Надо сказать, что нынче мы очень свободно относимся к канонам, что-то оставляем, что-то не оставляем. И с легкостью можем найти канон, чтобы оправдать или же подтвердить то или иное суждение или поступок. Мы часто говорим о том, что в каноническом праве есть понятия «икономия» и «акривия». Я считаю, что разрешение на отпевание самоубийц — это как раз тот путь милосердия, икономии, по которому мы должны пойти. Есть масса примеров, когда мы отпеваем людей, лишь формально бывших христианами, умерших своей естественной смертью, но бывших при жизни богохульниками, безбожниками. Их моральная и нравственная жизнь под большим вопросом, но мы поем «со святыми упокой», и ничто нашу душу не терзает. Это тоже совершенно неправильно.

Известно множество случаев, когда люди покончили с собой, совершили этот страшный грех, ужасное преступление по отношению к своей душе и, конечно же, и к окружающим тоже — но при этом они были христианами. Мы не знаем, что творится в душе каждого человека, который на это решается. Это тайна. В чинопоследовании погребения есть замечательные слова: смерть — это таинство. Один Господь будет судить душу человека.

Парадокс: с другой стороны, мы отпеваем массу людей, которые, может быть, не желают, чтобы их вообще отпевали…

Я считаю, что это вопрос, находящийся в сфере пастырской ответственности, к которому нельзя подходить просто так, формально. Если принести доказательство психической болезни самоубийцы, то отпеть разрешат. «Разрешите отпеть сына, который покончил с собой». — «Принесите нам справку из психушки, что он был больной, тогда мы его отпоем». Так очень часто бывает.

Недавно ко мне приходил мужчина, у которого сын покончил с собой. Он не мог найти себе места, ходил за мной день и ночь. Он обратился к священноначалию. Ему сказали: принесите справку из психушки. И он отказался принести справку, потому что сын его был психически здоров. Он посчитал, что эта ложь тоже будет предательством — как и все, что произошло с сыном, он считал следствием предательства по отношению к нему. Я думаю, что это правильно.

Отпевали же Марину Цветаеву, отпевали еще очень многих других людей. Значит, кого-то можем отпевать. Если за кого-то походатайствовать, им в грех уже не вменяется. Если человек высокопоставленный, или справку от психиатра принести, или с архиереем договориться… А если к архиерею не пробиться, если ты живешь в Сибири и вообще в деревне и не знаешь, как поступить, значит, твой сын или дочь не будут отпеты…

В каждый случай нужно всматриваться отдельно, потому что внезапная смерть не подпадает под какие-то правила. Важно, чтобы священник очень личностно воспринимал смерть каждого человека. Если он захочет войти в боль человека, пришедшего к нему, я думаю, он сможет принять правильное решение.

Слава Богу, что у нас появился «Чин молитвенного утешения сродников живот свой самовольно скончавшаго». На мой взгляд, он краткий, не до конца понятный, оставляющий немножко странное впечатление, но слава Богу, что он есть как некое начало. Это уже какое-то утешение родственникам, потому что молитва о упокоении нужна как душе самого человека, покончившего с собой, так и, прежде всего, родственникам. Потому что, когда уходит твой ребенок, в жизни не остается ничего, что могло бы восполнить эту утрату. А молитва способна поддержать, способна предотвратить другие самоубийства. Она способна исцелить душу этих людей, повернуть их к Богу, побудить их переосмыслить свою жизнь.

Если раньше самоубийц не отпевали по педагогическим соображениям, то сейчас надо бы отпевать — тоже по педагогическим соображениям (по отношению к их родственникам). Еще раз повторю, что это мое личное мнение.

— А в чем родственникам искать надежду, утешение, если им не дали разрешение на церковное поминовение?

— Я считаю, что нужно приложить все усилия для того, чтобы отпевание состоялось. Это в силах родственников. Нужно теребить батюшку, священноначалие просьбами, не опускать руки, никогда не отчаиваться. Когда нам что-то нужно, мы способны горы свернуть. И если нам что-то нужно, мы должны говорить об этом день и ночь, кричать, просить, требовать, ходить, что-то еще. А если мы не молимся, если мы не просим — значит, нам это не нужно.

Если отпевание не случается по каким-то причинам (или же наоборот — случается), тогда опять-таки нужно понять, что само отпевание – это не амнистия, равно как и его отсутствие — не приговор. Это не единственное, что способно изменить жизнь человека в будущем, это не окончательный вердикт. Есть миллион примеров монахов-пустынников, которые не были отпеты. Есть множество святых, с телом которых после смерти поступили очень кощунственно. Я не сравниваю самоубийц с монахами-аскетами, но говорю о том, что отпевание не решает жизнь человека в вечности.

В конечном итоге, что такое отпевание? Священник при этом не сам совершает какое-то сакральное действие. Он от лица собравшейся общины произносит слова молитвы к Богу вслух. И если он не произнес их вслух, давайте мы все вместе соберемся и сами скажем эти слова. Да, конечно, я не ставлю знак равенства между келейной молитвой и церковным богослужением, вовсе нет. Но не нужно перекладывать все на священника, тем самым решив проблему. Тебе самому надлежит молиться. Ты должен помнить об этом всю жизнь. Не то что — душа поболела, потом наконец-то отпели, земельку благословили, повезли на кладбище, высыпали там, и камень с души свалился. Ничего подобного. Всю жизнь нужно будет молиться за человека.

А лично молиться нам никто запретить не может. Молитва – это то, для чего нет ни времени, ни пространства, ни каких-либо иных границ. Если мы чувствуем связь с близким человеком, значит, мы должны за него молиться каждый день и час. Молиться о том, чтобы Господь простил ему все то, за что он сам не успел попросить прощения в этой жизни. Молиться, чтобы Господь простил ему этот грех, чтобы Он смилостивился над ним, чтобы Господь нас умудрил, как же поступать так, чтобы людям, которых Господь поставил на этой земле рядом с нами, мы могли чем-то помочь. Сила человека только в молитве. Молитва – это то, что связывает людей друг с другом. Ничто иное не способно восстановить эту связь.

Конечно, мы плачем. Потому что нам жалко… прежде всего самих себя. Это естественное человеческое качество. Но если нам не безразлична судьба души ушедшего человека, значит, мы должны за него молиться.

Мы верим в то, что по молитвам живых Господь меняет участь умерших. Церковь в своем богослужении очень ясно говорит об этом. В день Святой Пятидесятницы, на Троицу, в коленопреклоненных молитвах мы молимся «о иже во аде держимых». Значит, у нас есть твердая уверенность, что по молитвам общины Господь способен изменить участь этих людей. Так зачем же мы предвосхищаем суд Божий, говоря, что это невозможно? Тем паче мы должны молиться за самоубийц, предавая их душу, как и душу каждого человека, суду Божьему.

— Есть такое распространенное мнение, что молиться за самоубийц — это значит, возможно, повредить себе. Это миф?

— Конечно, это миф. Залезть в воду и спасать человека — это тоже навредить себе. Люди, которые в Крымске спасали других, вредили себе. В лучшем случае — воспаление легких, а в худшем — мы знаем примеры, что люди гибнут, спасая других. Чем угодно можно навредить себе, если очень трепетно к себе относиться. Мы себя часто носим очень бережно, боимся себя «расплескать». Ручку взять чернильную — пятно поставишь на штаны, тоже навредишь себе. Поэтому что уж говорить о молитве… Молиться за людей — кровь проливать, как говорил преподобный Силуан. Если тяжело себя чем-то обременять, в том числе и молитвой, то — забудьте и не думайте, берегите здоровье.

Что такое молитва? Прежде всего — разговор с Богом. Как можно навредить разговором с Богом?

— Навлечь на себя что-то…

— Если только мы рассматриваем Бога как какого-то грозного судью, который даст нам подзатыльник за то, что мы за кого-то попросили. Чем можно навредить себе, если просишь у Бога о прощении за другого человека? Не за себя — это очень важно. Мы слишком часто просим за себя. Если мы просим за другого, как можно себе навредить? Это то, чего Бог ждет. Эта молитва в десять раз ближе к Богу, чем молитва за нас самих. Потому что она бескорыстная, потому что она за тех, кто сам за себя попросить уже не может. Может, Господь нас терпит на земле как раз для того, чтобы мы молились за другого человека.

Старец Зосима в «Братьях Карамазовых» говорит: «На каждый день, и когда лишь можешь, тверди про себя: «Господи, помилуй всех днесь пред тобою представших». Ибо в каждый час и каждое мгновение тысячи людей покидают жизнь свою на сей земле и души их становятся пред Господом, — и сколь многие из них расстались с землею отъединенно, никому неведомо, в грусти и тоске, что никто-то не пожалеет о них и даже не знает о них вовсе: жили ль они или нет».

Эту заповедь нам всем надлежит помнить. На каждый день и час молиться о том, кого Господь призвал от земли.

Каковы были причины ухода — давайте оставим это в руках Божиих. На том свете нас ожидает очень много сюрпризов. Мы встретим там того, кого совершенно не ожидаем встретить, и не встретим, может быть, того, в чьей загробной участи не сомневались. Поэтому оставим это на суд Божий. А Господь судит с любовью.

У нас не хватает любви. Мы слишком часто говорим о справедливости и о правде. Справедливость и правда — без любви пустые слова. Более того, наше понимание и справедливости и правды искажено без любви. Суд Божий очень сильно отличается от суда человеческого.

— Мы много раз слышали истории, когда Господь в последнюю минуту спасал самоубийцу — веревка обрывалась или внезапно в гости кто-то заходил. И родственники тех, кто все-таки покончил с собой, недоумевают: почему одних спасает Господь, а других не спасает?

— Не может быть никакого ответа, почему Господь поступает так, а не иначе. Почему Господь забирает людей в определенный момент, кого-то раньше, кого-то позже. Почему Господь допускает боль, страдания на этой земле. Мы можем, конечно, говорить: наверное, это произошло с нами, потому что так и так. Наверное, я сегодня поскользнулся и упал, потому что я утром спешил на работу и старушку через улицу не перевел. Мы можем найти какие-то объяснения, хотя все они будут весьма и весьма натянутыми. Конечно, слава Богу, что мы начинаем копаться в себе, искать ответы…

Единственно правильный ответ на все, что происходит, — такова воля Божья. Если бы мы могли объяснить решения Бога, мы сами бы встали на одну ступень с Богом — «я знаю все, я могу растолковать волю Божью». Мы не можем её знать.

Совершенно непонятным, неизъяснимым для человеческого ума и разумения, трудно принимаемым порой для сердца образом Господь ведет людей ко спасению и устраивает так, чтобы все было на благо для души. И нам нужно довериться Богу, вверить свою жизнь Богу: «Господи, не могу понять, не могу уразуметь, не понимаю, очень тяжело смириться, но верю Тебе, доверяю Тебе». Нужно довериться Богу и принимать все то, что происходит, именно с доверием Богу. С благодарностью, если можем вознести ее, но прежде всего — с доверием.

Необъяснимо, почему Господь так поступает. Что-то мы понимаем спустя какое-то время, что-то мы не понимаем на земле, а поймем в жизни вечной, но таков промысел Божий о каждом из нас. Не всегда нужно лезть в механику бытия. Все наши падения происходят от того, что мы не доверяем Богу.

— А что значит «не доверяем»?

— Нам все время хочется подкорректировать Его, мы не принимаем в своем сердце то, что с нами происходит.

Доверять — не значит плыть по течению. Очень часто бывает, что мы, православные, говорим: «Такова воля Божья. Значит, так Бог благословил», — и с радостью умываем руки. Особенно если это ложится на наши представления о том, как следовало поступить.

А нужно, не отказываясь от участия в своей жизни, принимать все происходящее — и скорби, и радости — твердо веря в то, что это от Бога. «Я это принимаю, Господи. Принимаю без ропота. Прошу, помоги мне, пожалуйста, это пережить, с этим жить, действовать в тех рамках, в том русле, которое Ты обозначил». Вот это есть доверие к Богу.

— Многих родственников самоубийц гложет чувство вины, что не успели вовремя остановить, не разглядели, что с человеком творится что-то страшное. Как можно от этого чувства вины избавиться?

— Никак. И не нужно искать избавления от чувства вины. Или же забудьте человека этого, вычеркните его из вашего сердца. Если мы чувствуем свою вину — это наша вина, и не нужно от нее отмахиваться. Господь сам исцелит, смягчит эту боль. Как-то затянется рана, Господь даст утешение. Но искать, как нам это забыть — это неправильно, потому что если такое произошло с человеком, то в этом есть вина каждого из нас.

Ничего не происходит просто так. Виноват не кто-то другой. Виноваты мы — те, кто жил рядом с этим человеком. В корне трагедии самоубийства всегда есть предательство, совершённое близкими людьми. Это мы не услышали, не захотели услышать, не увидели, не захотели увидеть, не оглянулись, не посмотрели, не спросили, не были рядом, не переспросили, отказали в любви, отказали во внимании. Любой отказ во внимании близкому человеку — это есть предательство по отношению к нему. Потому что мы все призваны дарить друг другу любовь, заботиться друг о друге. Господь пришел на землю в образе человека, Он всегда отвечает через человека и приходит к нам через человека.

Мы очень часто предаем друг друга. Все по-разному переживают предательство. Иногда утерлись и забыли, иногда не обратили внимания, иногда сердце наше поболело и отношения восстановились. А иногда происходит то, что изменить нельзя. Жизнь, к сожалению, нельзя написать на черновик, а потом переписать набело. Есть вещи — если мы совершили их сегодня, завтра мы их отменить не сможем. Или наоборот — если мы не совершили что-то сегодня, мы этого уже не сможем сделать больше никогда.

Поэтому с чувством вины придется жить всю жизнь. И надо жить и просить у Бога прощения за себя и за ушедшего человека всю жизнь. Очень важно помнить об этой ответственности.

— Что еще родственники самоубийцы могут сделать для своего близкого, который покончил с собой?

— Безусловно — добрые дела. Господь забрал кого-то из нас, а нас оставил на земле. Это тоже не просто так, чтобы мы ходили, небо коптили. Каково предназначение человека? А предназначение наше — любить и дарить свою любовь другим людям. Поэтому мы должны дарить любовь тем, кто остается с нами на этом свете. Помочь тем, кому мы можем помочь. И очень часто наша помощь, совершенно мизерная, ничего для нас не значащая, может облегчить, а порой и кардинально изменить жизнь другого человека. Для нас какая-то денежная сумма — мелочь, а кому-то эти деньги спасут жизнь сегодня.

К сожалению, не все можно решить при помощи денег. Нужно что-то глобальное от себя отдавать, причем и в материальном плане, и в моральном. В нравственном и физическом. Мое личное мнение, что Господь тем паче смилостивится над умершим, видя наши добрые дела, нашу помощь. Не зря же мы совершаем поминки, приглашаем убогих, больных, кормим их в память об ушедшем. Эта милость наша не Богу нужна, это душе человека. Господь принимает эту жертву.

Вспомним подвиг святой блаженной Ксении Петербургской, как она приняла на себя юродство после смерти мужа. Для чего? Для того, чтобы облегчить посмертную участь внезапно умершего без покаяния супруга. А достигала она этой цели поступками милосердия, делами молитвы, посвящением себя всецело Богу.

— Иногда советуют давать милостыню и мысленно говорить Богу, что это за такого-то.

—Господь сам разберется. Милостыню нужно давать не за кого-то, а кому-то, потому что этот человек нуждается. Ему нужно дать, а Господь зачтет. На наш счет положит, на счет усопшего — у Бога свои счета. Видишь нуждающегося — вынь и дай.

— Не думая о том, настоящий ли это нуждающийся?

— Очень сложный вопрос, на который у меня нет собственного однозначного ответа. У нас масса аферистов, которые в том числе используют и детей. Конечно же, нужно иметь какое-то рассуждение. Не просто отдать рубль и тем самым откупиться, снять грех со своей души. Конечно же, нужно как-то давать тому, кто действительно нуждается.

Но лучше ошибиться в другую сторону, чем вообще не дать. Знаете, мы так редко подаем и отдаем, что наше разумение о том, что не тому дали, — такое лукавство, такая ложь! Мы сто раз прошли и не дали тому, о котором точно знаем, что нуждается.

Не зря в наших городах — у стен храмов, у эскалаторов, у станций метро — такое большое количество нуждающихся, нищих, убогих, увечных. Это одно из знамений нашей жизни. Господь так стучится в наше сердце.

28 Авг 2012 | Священник Димитрий Агеев

Почему у людей возникает желание уйти? Проблемы в личной жизни, утрата близких, трудности в самореализации, насилие, соматическое или психическое заболевание, ненависть к себе или к окружающему миру… Этот список можно продолжать очень и очень долго. Практически любая проблема в любой сфере жизни может вывести человека из состояния душевного равновесия и привести к полному отчаянию. У каждого человека свое масштабирование проблем. А порой и причинно-следственные связи установить сложно. Просто возникает сильная душевная боль, которая душит, в которой человек утопает, оставаясь в одиночестве.

Само по себе одиночество может быть как причиной, так и следствием суицидального настроения. Человек с мыслями о самоубийстве очень часто неспособен правильно оценить проблемную ситуацию, не может увидеть полную картину происходящего, тем более – не замечает всех возможных выходов. Это как выпустить почти слепого человека в незнакомый город. Состояние личной беспомощности отягощается тем, что человек один. Возникают мысли, что он никому не нужен, что так будет всегда. Чувство одиночества – неиссякаемый источник всё той же душевной боли. Парадокс в том, что человек, подошедший к роковой черте, уже не верит или верит слабо в то, что кто-нибудь ему сможет помочь. Тогда он еще больше уходит в себя и отгораживается ото всех. Замкнутый круг.

Самостоятельно вернуться к нормальной жизни, жизни без суицидальных мыслей, наверное, можно. Но очень сложно. Во всяком случае, я еще не встречала людей, которые бы смогли выбраться без какой-либо поддержки. Эта поддержка может быть самой разной, но она всегда должна начинаться с понимания человека и присутствия с ним рядом, когда это необходимо. Кто должен поддерживать человека, оказавшегося на грани самоубийства? Психологи, врачи, друзья или чужие, но способные понять люди… Но, конечно, в первую очередь те, кто рядом – прежде всего родные. Однако почему-то оказывается, что именно близкие не слышат крик о помощи. Или не хотят слышать. Но найти помощь где-то на стороне получается далеко не у всех. Не все этого хотят или имеют такую возможность. Иногда кажется, что если уж родные не понимают, то не поймет никто. Это, конечно, не так…

Расскажу свою личную историю, но прежде чем это сделать, хочу заявить – я люблю своих родных!

В первый раз мысли о смерти у меня появились в 15 лет. Все банально: несчастная любовь, перешедшая в сильное душевное страдание. Одноклассница шутя предложила: «Давай прыгнем с крыши?» Я согласилась. Было очень страшно (в моем случае это был хороший знак, это чувство свидетельствовало о том, что я живой человек и мне не всё равно). Девочка эта, конечно, тему с крышей замяла. Я же около месяца постоянно думала о суициде. Пока однажды я случайно не встретила свою давнюю хорошую подругу. Я ей все рассказала, как есть, на что она ответила: «Ты что, с ума сошла? Какое прыгнуть с крыши? Ручки есть, ножки есть…» Она меня спасла, за что я ей крайне благодарна. Она была со мной рядом весь тот период, пока я выходила из депрессии, помогала строить планы позитивных изменений в моей жизни. Всё то время, пока я подумывала наложить на себя руки, мои родные ничего не замечали. Я запиралась в комнате, плакала, ходила как живой труп, но НИКТО НИЧЕГО не заподозрил. Так они и не узнали о том периоде моей жизни.

Следующее мое падение в эту бездну произошло в 18 лет. На этот раз это было черное болото, в котором я увязла надолго. Со стороны можно было сказать, что у меня все хорошо: я училась на престижной специальности в одном из лучших вузов страны (и училась, надо сказать, успешно), ладились отношения с одногруппниками, я подрабатывала. Но я потеряла вкус к жизни, как тогда казалось, окончательно. Я не могла испытывать радость, все, что я чувствовала – душевную боль. Понять, почему это произошло, я не могла. Муки поглотили меня всю и завладели не только душой, но и телом. Я не видела смысла дальше жить. Все, что я хотела – избавиться от этого состояния навсегда. Поддержки не было. В группе, если и замечали неладное, старались обходить меня стороной. Единственная одногруппница, которой я всё рассказала, посоветовала сходить к врачу. Умереть было проще, но не было на это сил. Поэтому с помутненным сознанием и в абсолютном отчаянии я добралась до психиатра… О моем состоянии родные узнали только от него. Рассказать им самой было страшно, так как я боялась, что меня не поймут. Они и не поняли. Стали меня винить в том, что я пошла к врачу. Настаивали, чтобы я перестала «валять дурака» и вернулась на учебу. Об этом не могло быть и речи – я взяла академический отпуск. Да и в возвращении к старой жизни я не видела никакого смысла. Антидепрессанты, прописанные врачом, вроде приглушили боль, однако появилась сонливость и полная апатия (это лекарство мне, видимо, не подошло).

Куда идти дальше? Зачем? А надо ли вообще? Тогда я встретила человека, который меня спас на этот раз: психолога. До этого момента я и подумать не могла, что смогу открыться перед психологом. Но у меня получилось. Я потихоньку начала разбираться в своей жизни, в себе. Мало-помалу я осознала истинные причины моей депрессии и неудовлетворенности жизнью. Наконец появились абсолютно новые стремления, которые меня вдохновили и придали сил. Я была готова претворить свои планы в жизнь, но столкнулась с непониманием близких. Ох… «Перестань заниматься глупостями! Вернись в университет! Всё это пустяки, это твои выдумки…» и т. п. – слышала я постоянно. В моих душевных изменениях родные винили психолога (а ведь для меня изменения были положительными!) В результате я стала ходить к нему тайно, а потом перестала. Не хватало сил сопротивляться. Родные настаивали, чтобы я бросила пить таблетки. Я бросила. Мое сопротивление, которое для меня означало желание жить, было сломлено окончательно. Я не могла делать, что хочу, самые близкие люди не понимали моих проблем, не слышали меня, не осознавали, насколько все серьезно. Мне было обидно. Я осталась одна наедине с бессмысленной жизнью.

Понятно, что за этим последовало очередное падение. Раньше казалось, что хуже некуда, а оказалось, что есть куда. Я стала для себя врагом и представляла угрозу для собственной жизни. Не только в физическом плане: я чувствовала, что одна моя часть уничтожала все надежды, которые глубоко жили во мне. В тот момент я поняла, что если лишусь своих желаний – это и будет конец. Я, а вернее сказать моя личность, поднялась на слабые ноги и заявила о желании жить. Я осознала, что мне придется справляться самой, что мне не помогут те, от кого я до последнего ждала поддержки. Я уже знала, что меня ждут препятствия, но решила стоять на своем, чего бы мне это ни стоило. Единственным «другом» стал снова всё тот же психолог. Я боролась за свою жизнь всеми средствами. Мне было очень тяжело… Тяжело без поддержки друзей, а прежде всего – родных. Они от меня отвернулись, не признали моих увлечений и моего желания помогать людям. Они не поддержали тот единственный стержень, благодаря которому я осталась жива. Мне пришлось переступить через это, но идти к своей цели. А моей главной целью была жизнь.

Сейчас я очень хочу жить. Что бы там еще ни было впереди, самое главное позади – я сумела подняться. Без того падения, наверное, нельзя было бы ощутить истинную высоту моего положения. Я сама построила свою сегодняшнюю жизнь: у меня есть любимая работа, я учусь на интересной для меня специальности с огромным удовольствием, я стремлюсь помогать людям, таким же, какой была когда-то я. Однако и сейчас мне бывает одиноко без признания моих родных. Я знаю, что они меня любят, что хотят «как лучше», но, к сожалению, они оказались не способны меня понять и поддержать. Это грустно. Но я их все равно продолжаю любить.

Вспоминаю всё это, и слезы наворачиваются на глаза. Хотя мне повезло. Мне очень повезло! Я выбралась. Спасибо врачам, спасибо моему психологу, спасибо всем людям, которые были со мной в определенные моменты. Спасибо тем, кто рядом сейчас.
Многие не могут найти поддержку у самых близких людей. На форум сайта «Избери жизнь» часто пишут люди, которые одиноки в душе, хотя живут вместе со своей семьёй. В семье не замечают, что им плохо, а возможно – думают, что это всё «глупости». Я часто узнаю себя в тех, кто пишет на форум.

Дорогие мамы и папы, бабушки и дедушки, мужья и жены, сыновья и дочери, внуки, дяди и тети! Прежде всего я пишу для вас. Я хочу обратиться к вам с просьбой: присмотритесь внимательно к вашим родным и любимым людям. Способны ли вы почувствовать, что происходит у них в душе? Постарайтесь их понять, не бойтесь принять истинное положение дел. Самой важной поддержкой для них будет ваше понимание и сочувствие (именно со-чувствие), сопереживание. Подарите им немного душевного тепла, домашнего спокойствия. Дайте им сказать то, что они боятся сказать, дайте им понять, что они могут на вас положиться. Обнимите их, когда они плачут. Помочь решить жизненные проблемы – это только второй шаг, только после того, как ваши близкие почувствуют в вас опору.

Поддержка того, кто впал в отчаяние, начинается в семье. Заручившись такой поддержкой, человек перестаёт быть одиноким, а значит, его шансы отказаться от суицида возрастают в несколько раз. Немного внимания может спасти человеческую жизнь. Жизнь вашего родного человека.

Юлия, волонтер Службы помощи портала «Избери жизнь»

Поняла, что вокруг антидепрессантов ходят какое-то бешеное количество слухов. От того, что это наркотики и с них не слезешь до того, что ты потолстеешь, будешь заторможенная и глупая. Ну, и мое любимое: съешь шоколадку, съезди в отпуск, купи себе новое платишко. Ну, и конечно, это ужас, как стыдно, никому не признавайся!

Несколько лет назад у меня это было – такая настоящая клиническая депрессия. Самое ужасное в этом то, что тебя реально никто не понимает! Вообще. Ну, представьте себе: на вас упал шкаф, вы зовете на помощь, ползете к близким или друзьям с перебитым позвоночником, а вам дарят шоколадки и говорят, что вы умница и красавица и все будет хорошо. Как-то я пыталась рассказать подруге (очень близкой, эмпатичной и умной подруге), почему депрессия – это не просто экзистенциальная грусть-тоска, а реальное заболевание. Она слушала, очень понимающе кивала, а потом сказала, что ее в таких ситуациях очень поддерживает помощь другим людям… Может, мне тоже заняться благотворительностью? АААА. Я тогда с трудом занималась мытьем себя в душе, какая к черту благотворительность?

Яна Франк как-то описывала жизнь человека с серьезным заболеванием на примере ложек: у вас на день есть восемь ложек, за каждое дело вы отдаете несколько. Помыться в душе – ложка, ответить на телефонный звонок – две ложки. Переодеть пижаму – тоже ложка. Приготовить завтрак – три. Упс! Вы за утро потратили семь ложек из имеющихся восьми. Вот с депрессией – примерно та же фигня. И нет, принцип «соберись, тряпка» работает, но только на первых стадиях, которые длятся совсем недолго.

Тут вопрос не в ментальных усилиях, которые могут приложить здоровые люди и ленятся больные. Тут – как бы перелом ног. Сначала надо нарастить кости, а только потом учиться танцевать. Танцевать с поломанными ногами – неэффективно и опасно. А людям в депрессии обычно предлагают именно это: когда у человека по каким-то физиологическим причинам не вырабатываются гормоны радости, то ему бессмысленно предлагать чему-то порадоваться. Оно не радует. Для этого в организме нет нужных гормонов. Примерно как диабет: у человека тупо не вырабатывается или вырабатывается слишком мало инсулина. У людей в депрессии – та же фигня с серотонином и дофамином, допустим.

Когда я стала пить таблетки в прошлый раз, я не стала тупой, медлительной или толстой. Я стала самой собой, будто меня из тюрьмы выпустили. Я похудела, потому что перестала набиваться едой в дурацких попытках успокоиться, я снова начала придумывать, захотела работать и у меня появились силы (и желание!) заниматься спортом. Да, таблетки мне выписывал хороший врач, это важный момент.
Я просто думаю, сколько бы жизней – в глобальном смысле – было спасено, сколько бы семей сохранилось, и сколько бы детей выросли счастливыми, если бы люди просто, черт возьми, занимались своим здоровьем, в том числе и психическим. Если бы не верили в весь этот бред, что окружает представления людей о депрессиях, психиатрах, деприссиях и устройстве их собственной головы. Вот.

Алина Фаркаш

https://www.facebook.com/alina.farkash