Священник-психоаналитик: благословение на психотерапию. Часть 1

Что может сказать Церковь человеку, который не хочет жить? Есть ли другие слова, кроме запретов? Nosuicid.ru разговаривает с протоиереем и психоаналитиком Сергием Павловым.

– Православные статьи про суицид посвящены либо теме «отпевать/не отпевать», либо это вопрос священнику от человека, страдающего от суицидальных мыслей, на который батюшка дает ответ: «Ай-ай-ай, надо идти на исповедь и каяться в этом ужасном грехе!». Вот, собственно, и все. А может ли Церковь сказать такому человеку что-то еще?

– Тема суицида ассоциируется, прежде всего, с депрессией. Некоторые советы и замечания священника могут быть с благодарностью восприняты одним человеком, но ранить другого. С большой вероятностью страдающий депрессией испытает болезненные чувства. Он и без посторонних упреков обесценивает себя, переживает вину и уныние. Упрек, обвинение – ощутимый удар туда, где и так больно.

Ответ священника, который воспринимается как «упрек», в то же время обращен к той здоровой нетронутой недугом части души, которая может наблюдать, принимать решения и стремиться к выздоровлению. «Иди, кайся» – это болезненная обратная связь, смысл которой – дать понять, что происходящее с человеком не является чем-то само собой разумеющимся. Происходящее в данном случае – следствие болезни. Важно то, что эта болезнь поддается излечению. Есть психотерапия, есть фармакологическая помощь и, конечно же, помощь духовная: причастие, исповедь.

Не стоит ассоциировать исповедь с порицанием и наказанием. В православной традиции грех – это, прежде всего, недуг, а не преступление. Исповедь – то место, куда приходят за помощью и врачеванием, а не за упреками. Есть слова, которые выражают суть таинства покаяния в православной традиции: «грешника нужно исцелять, а не сокрушать». На исповеди говорят о грехах, но духовник старается разглядеть за ними боль и страдающую душу, а не «многословие, пустословие» и прочие пункты книжного списка прегрешений.

Исповедь – это еще и беседа с духовником. В нашей культуре речь обесценена. Дела превозносятся и противопоставляются словам. Последние позиционируются, как нечто пустое. Поговорка: «меньше слов – больше дела» у всех на слуху. При таком обесценивании слова таинство Исповеди в каком-то смысле также обесценено. Суть Таинства Покаяния сводится только к функции священника, пользуясь данной ему властью, аннулировать скверные поступки исповедника. А ведь это далеко не всё!

Речь, обращенная к другому, затрагивает психическое пространство говорящего. Она служит средством преобразования этого пространства, его упорядочивания. Речь врачует. Через речь происходит контакт с психическим. Травматичный душевный опыт перерабатывается, в первую очередь, через речь. Все, что связано с суицидом (мысли, намерения, состояния крайнего уныния и т.д.), – последствия злоключений раннего душевного опыта. Именно через речь открывается дорога к врачеванию этих ран.

– Суть депрессии также пока не очень понятна многим.

– Депрессию совершенно неверно связывают с неблагоприятными обстоятельствами, в которые попал человек. Например, с потерей близких, работы и т.п. Это не так. Внешние обстоятельства выступают лишь катализатором того, что изначально не было переработано в ранних отношениях ребенка и его родителей. Болезнь формируется в первые годы жизни. Под воздействием внешних неблагоприятных факторов она лишь проявляется. Порой человек заболевает тогда, когда вообще ничего «такого» не происходит. Тогда мы можем услышать упреки близких: «у тебя все в порядке, а ты дурью маешься – радуйся жизни!» Сказать подобное человеку, страдающему депрессией, – то же самое, что упрекнуть человека со сломанными ногами в малоподвижном образе жизни.

Если вернуться к «иди, кайся», то это в свете сказанного мной, несомненно, правильный и полезный совет. К нему бы еще чувство такта и бережного отношения добавить…

– Но тот же запрет на отпевание явно не ассоциируется с бережным отношением и с тактом. Как правило, сталкиваются с этим запретом вплотную именно близкие, то есть те, кому и так приходится нести всю боль уже свершившегося и необратимого поступка

– Но знают о нем все… Запрет на отпевание кажется чем-то жестоким, но именно он, как ушат холодной воды, толкает к поиску другого, совместимого с жизнью решения. Лекарство – не лакомство, горькое –но оно спасает жизнь! Грубо, больно, обидно, но нередко помогает! Думаю, что Церковь делает здесь все, что может. Все не могут заниматься всем. Это невозможно. Запрет Церкви – это еще и попытка заставить человека искать другое решение… в области духовного и в области профессионального. Здесь я имею в виду психотерапию и психоанализ.

– А что говорит о депрессии и о суициде психоанализ?

– Природа суицида – пугающая terra incognita для многих. Церковь строго предостерегает, старается помочь, но не поясняет детально, какие именно хитросплетения душевных переживаний заводят душу в такой тупик. Психоанализ проливает свет на психические процессы, невольным заложником которых становится страдающий депрессией человек.

Суицидальные мысли – это симптом. Любой симптом — лишь вершина айсберга. Что же лежит в основании? – В основании могут лежать: и известная всем, но непонятная многим депрессия, тяжелые нарциссические травмы, ну и наконец, неизбежные внутрипсихические конфликты подросткового возраста. Суицид не всегда про то, что «тоскливо и тяжело». В самом сердце суицида лежит убийственная ярость, направленная против себя. Это еще и попытка выразить ярость по отношению к близким людям, заставить родных ощутить в полной мере всю безысходность и отчаяние, которые чувствует, например, подросток.

Когда психика не может справиться с какими-то переживаниями, в дело вступает менее благородный способ переработки переживаний – действие, выраженное, например, в форме насилия по отношению к себе или к окружающим. Суицид направлен и против себя, и против близких. Конечно же, речь идет не только о ярости. Когда, в силу внутриличностных конфликтов или особенностей воспитания, невозможно говорить о своей боли или не к кому обратить слова, которые могли бы выразить глубокие и мучительные переживания, человек может прибегать к действию. Суицид – это действие вместо слова. Про обесцененность слова в нашей культуре я уже упоминал.

Растерянное отношение к депрессии – следствие постсоветского отношения к душевному, психическому. Эта скудость, хоть и в меньшей мере, может ощущаться даже в Церкви. Нравится это нам или нет, мы – продукт, в том числе, постсоветского общества с его противоречивым отношением к «сокровенному сердца человеку».

– То есть дело также в обществе?

– Безусловно!

Русский, постсоветский человек в своей психической истории, той истории, которая пишется задолго до его собственного рождения, имеет колоссальные душевные травмы. Даже в том случае, если у него самого было вполне счастливое детство. На проработку этих ран у народа, нации уходят многие десятилетия. В нашем же обществе эти раны нередко стараются законсервировать, спрятать. Это только усугубляет страдания. Германия десятки лет говорит о холокосте и военных преступлениях нацистов, американцы снимают фильмы о геноциде коренного населения Америки, про Вьетнам… Россия же старается говорить лишь о подвигах советского, русского народа. Есть и другая сторона, и это область колоссальной травмы, которая, в той или иной мере, коснулась каждой семьи.

Существуют психоаналитические исследования про эссенциальную депрессию у потомков нацистских преступников. Внуки и правнуки, даже не всегда зная историю своих предков, переживают их психическое наследие.
Для нас, потомков русских воинов, важно чтить подвиги своего народа, но и другую сторону нельзя забывать! Мы живем в стране, которая победила фашизм, но мы живем также в стране, которая пережила годы колоссальных репрессий. Кого-то расстреляли, заморили голодом, кто-то, пройдя страшные испытания, выжил, кто-то месяцами ложился спать, не снимая одежды, ожидая, что за ним придут. Были и те, кто доносил, допрашивал, приговаривал и расстреливал. Зачастую вторые менялись местами с первыми. В той или иной мере, это коснулось каждой семьи. Именно каждой! Без исключения! Всё это, как глубокие шрамы от ран, запечатлелось в нашей психической истории и ждет своего часа. Горе и потеря нуждаются в том, чтобы быть оплаканными, вина и стыд – признанными, прожитыми и исповеданными. Это то, без чего никакой патриотизм невозможен. Он включает в себя знание и того, чем можно гордиться, и того, что хотелось бы отрицать, но отрицать невозможно.

Мы стремимся к духовному, но прыжок из постсоветского, материального в духовное, минуя душевное – это что-то, как мне кажется, не очень реальное.

– Вы считаете, что нельзя перейти к этапу духовному, не пройдя, не приняв того, что есть психика, что есть чувства, не обойдясь как-то с этим. И что получается тогда – если человек в таком состоянии пришел, например, в Церковь, он ничего не может получить на духовном этапе?

– Вынырнуть из постсоветского материализма и тут же нырнуть в область духовного, как мне представляется, крайне трудно. Психические процессы требуют времени. Для иллюстрации задам вопрос: как вам кажется, насколько много у нас церковных общин, в которых приходящий чувствует христианскую любовь и поддержку?.. А ведь любовь является сутью веры…

Если человек приходит в общину, где присутствуют любовь и взаимная поддержка, он получает тепло, которое отогревает заледеневшую душу. Тогда и духовное ближе.

В общине, в которой царит нарциссическая религиозность, где слышны лишь требования и присутствуют одни «запреты» и «долженствования», евангельский образ жизни попросту не у кого подсмотреть. Человек учится не из книг. «Предание» передается от сердца к сердцу. Уж простите, не зря говорится: «каков поп, таков и приход»…

В любом храме мы получаем колоссальную духовную помощь. Это происходит даже в том случае, если в общине, что называется, «все плохо». Однако, реальная помощь общины все равно очень важна. И отношение духовника, и его психическое состояние также имеют значение. Я здесь не говорю про то, сколько раз с амвона им произносятся слова «любовь», «милосердие» и т.д. Я про реальные отношения, в которых любовь и поддержка присутствуют, …или их нет.

Психическая структура человека определяет то, как он воспринимает религиозное. Некоторые люди, приходя к вере, начинают каяться в своих грехах, слабостях… и начинают себя ненавидеть. Но это не покаяние! Это вообще не христианство! Эта ненависть вообще никакого отношения ни к Евангелию, ни ко Христу не имеет! Она не способна врачевать. Мы уже говорили про «иди, кайся» для человека, страдающего депрессией… Сегодня очень распространена нарциссическая структура личности. Хлыст «нарциссического прочтения христианства», наверняка, многие испытали на себе. Это тема для другого разговора. В частности, есть мой эфир на радио «Вера», где речь идет о такого рода религиозности. Нарцисс, приходящий в Церковь, как мне кажется, мало способен к изменению ума. Заповеди и примеры благочестия святых, кажется, лишь подбрасывают дров в его костер ненависти к себе и окружающим. Ненависть может выражаться в скрытой форме, но никакого доброго плода творить она не может… даже под личиной благочестия.

– Вспомнился рассказ про католического священника о. Станислава Добровольского. Иногда он встречался с обращающимися и заходил в кафе. После еды он всегда складывал тарелки, чашки, ложки так, чтобы женщине с тележкой было удобней их убрать. Неофит, горячо делившийся своими высокодуховными проблемами, как правило, одергивал старика: «Да бросьте Вы! ОНА уберет». И тогда пастор отвечал: «Манюсенький! Так тебе сейчас не надо в Церковь. Ты будешь фарисей, они Бога убили. А это нехорошо. Научись убирать за собой, считаться с другими людьми, слушать других».

– Да, «прежде чем обожиться, нужно сперва очеловечиться». Это известные слова. Простите, не помню чьи… Это трудный путь — очеловечиться. Дай нам Бог его пройти.

 

Есть потрясающий сериал – «Молодой Папа». Героя, главу Римо-Католической церкви, родители бросили в детском приюте. Он – глава всех католиков, но у него внутри нет основы христианской любви и веры, потому, что на месте родителей и их любви – лишь скудные воспоминания о них. Папа в этом сериале стремится найти отца и мать, и все болезненные отношения с отсутствующими родителями переносятся на область отношений к Богу и ближнему. В итоге получается нечто противоположное христианству.

Человек, который прошел собственную психотерапию или психоанализ, проработал в них свои ранние травмы, будет строить качественно иные отношения и с ближними, и с Богом.

Продолжение следует

Об авторе:

Протоиерей Сергий Павлов – клирик храма св. Николая в Толмачах при Государственной Третьяковской Галерее, выпускник факультета психологии МГУ им. Ломоносова, магистр психологии факультета психологии НИУ «Высшая Школа Экономики». С 2010 г. практикует как психоаналитически ориентированный психотерапевт, групповой психоаналитик.

Личный сайт: www.orthpsy.com

Запись опубликована в рубрике избери жизнь. Добавьте в закладки постоянную ссылку.