Продолжение разговора с протоиереем и психоаналитиком Сергием Павловым. Начало: Священник-психоаналитик: благословение на психотерапию.
– Вы сказали про ненависть к себе. Получается, что человек, например, в депрессии приходит со своим чувством вины и ощущением, что он ужасен, а оказывается, что у него есть еще какие-то грехи, и он еще ужаснее становится. И тогда он начинает ненавидеть себя.
– Здоровый человек, в том числе священник, может не понимать, насколько страдает человек с депрессией, нарциссическим или пограничным расстройством. Иногда духовник может изречь что-то вроде: «Нехорошие мысли у тебя! Нужно их от себя гнать!». Но сказать подобное страдающему человеку — все равно, что приказать больному обструктивным бронхитом: «Прекрати кашлять!». Тот, конечно, может попробовать себя сдерживать, но в какой момент и к чему это приведет – непонятно. Сам по себе подобного рода запрет, кажется мне, никак не помогает. Этим не поможешь. Нужно исцелять, а не сокрушать. Здесь нужна профессиональная помощь, причем, иногда не одного, а двух специалистов.
Сейчас священники более уважительно относятся к психологам, психотерапевтам и психиатрам. Да, конечно же, в храме происходят чудеса. Господь совершает их, но мы в технологию церковной жизни эти чудеса в качестве обязательного и гарантированного пункта включить не можем. Можем лишь просить Бога об исцелении. Гарантировать же чудо исцеления нельзя. Страдающему человеку, наряду с утешением, молитвой, Таинствами и наставлениями, необходима, в том числе, такая профессиональная помощь, которую священник предложить не может.
– Иногда приходится слышать: священник – лучший психолог!
– Не знаю, как насчет лучший… Вначале давайте разберемся, психолог ли он? Да, священник – психолог, но только в одном случае: если у него есть практическая и теоретическая подготовка в области психологии, а именно: психологическое образование, длительный опыт личной терапии, практической работы под супервизией старших коллег — психотерапевтов или психоаналитиков. В другом случае, священник — не психолог! Даже если он хорошо разбирается в людях и тонко их чувствует, умеет найти подход, выслушать и дать хороший совет. Все эти достоинства пастыря – на вес золота, но они не имеют никакого отношения к тому, чем занимается специалист помогающей профессии. Священник не заменит психотерапевта, а психотерапевт не заменит священника. Это никак не умаляет достоинств пастыря – у него свое служение, свой нелегкий крест. Его бы понести…
Нередко звучит вопрос: «А зачем православному человеку психолог? Зачем православному человеку психотерапевт, психоаналитик?» Я отвечаю: затем же, зачем православному человеку гастроэнтеролог, стоматолог и все остальные специалисты. Для помощи! Они делают то, чего батюшка, к сожалению, сделать не может. У нас в Церкви нет технологии лечения депрессии. Она есть у Бога, и мы Его молим о помощи, приступаем к Нему в Евхаристии… Мы можем утешать – и это важно. Мы можем поддерживать – это крайне важно! Но серьезная депрессия – она, к сожалению, только поддержкой и утешением не лечится.
– Если священник отправил человека в тяжелом состоянии к психиатру, к психотерапевту, то что еще он может дать? Вы говорите про поддержку, а что это за поддержка?
– Поддержка заключается, прежде всего, в умении слушать. Не только отвечать на вопросы и давать советы, а, прежде всего, слушать и сопереживать. Не жалеть, а внутренне быть способным вынести чувства того, кто пришел за помощью. Это, наверное, самое главное, что может сделать священник – слушать, сопереживать и молиться. Ну и стараться не выплескивать сразу свою собственную реакцию в виде упреков и раздражения. На бессознательном уровне страдающий, например, нарциссической патологией человек может провоцировать у собеседника сильные негативные эмоции. Важно попытаться с этими эмоциями справиться.
В исповеди человек говорит о каком-то своем переживании или проступке, он приносит это, как повод для переживания вины или стыда, но за этим всегда лежат какие-то непереносимые болезненные переживания. Важно слышать эту сторону, а не то, что лежит на поверхности. Для духовника важно уметь слушать и пытаться услышать это страдание.
Нередко духовники начинают давать какие-то советы в случае депрессии. Я не знаю, какие советы здесь могут помочь, кроме того, что священник, помимо Исповеди, Причастия и молитвы за пасомого, направит его к психотерапевту или психиатру. Это важно, потому что духовник по умолчанию обладает достаточным авторитетом. Важно использовать этот авторитет во благо, а не наоборот.
– Посетители нашего сайта иногда задают священнику вопросы как будто бы не столь же важные, как, например, вопросы жизни и смерти. Когда священнику удается ответить с любовью, уважением, чувствуется, как это важно для того, кто задает вопрос.
– Священник – фигура родительская. Когда человек встречает в духовнике желание слушать и слышать, готовность отвечать, если не любовью, то хотя бы уважением, такое общение становится поддержкой.
Почему кающемуся важно услышать в исповеди слова духовника: «прощаю и разрешаю»? Не только для того, чтобы успокоиться по поводу «долгов» перед Богом. Для человека крайне важно услышать, что есть кто-то, кто узнал о его недостоинстве, но даже пред лицом этого недостоинства смог выстоять, не оттолкнул его от себя, не ужаснулся, а остался рядом и смог положить на его голову благословляющую руку. Люди порой сами не могут простить себя за что-то. Человек может мастерски скрывать от себя чувства вины и стыда, превратив всю свою жизнь в бегство от этих переживаний, оправдываясь перед другими, нападая в ответ и т.д. Для того чтобы остановиться и попробовать что-то изменить, бывает крайне важно, чтобы кто-то услышал о твоем недостоинстве, но остался рядом и сказал «прощаю».
В церковных кругах распространено мнение о том, что люди не идут в храм, потому что отрицают духовное, тянутся ко греху и проч. Я же думаю, что главная причина — в другом, а именно в невыносимых чувствах вины и стыда, которые могут быть свойственны отдельному человеку или целому народу. Церковь воспринимается ими как институт обвиняющий, говорящий «Ай-ай-ай!». Тут и так невыносимо больно, так еще и появляется кто-то, кто норовит ткнуть указующим перстом в больное место! Отвержение Церкви в этом случае — лишь попытка как-то защитить себя от невыносимых переживаний, избежать пространства, где они могут актуализироваться, быть осознаны. Нападение, как известно, лучшая форма защиты. Русские люди не на Церковь нападают — они пытаются защититься, потому, что невыносимо больно. Однако, само по себе «обличение» так болезненно не потому, что оно может звучать из уст, например, священника, а потому, что оно уже есть внутри психического пространства самого нападающего. Он и без Церкви себя истязает, потому и боится прийти туда. От встречи с духовным ожидаются лишь позор и унижение. Конечно, тут мы говорим не про реальную Церковь, а про ту фантазию, часто бессознательную, которая есть у человека.
– Чувство вины и ненависть к себе – это один из самых популярных запросов, по которому приходят на наш сайт. Наши посетители часто говорят: я так ненавижу себя, я стараюсь каким-то образом полюбить себя, принять себя, но я не могу просто физически. Что можно такому человеку сказать?
– «Радость моя, готовься к Исповеди и Причастию! А еще: вот тебе мое благословение: найди себе психотерапевта или психоаналитика и иди в личную терапию, а лучше – в личный психоанализ! В воскресные же дни и в праздники жду тебя в храме!» – вот слова, которые я считаю в данном случае главными. Конечно, в разных случаях они могут звучать совсем по-разному.
Вы задали вопрос про вину и стыд. Вина и обесценивание себя, в данном случае, не являются следствием чего-то, что было совершено человеком, который к вам обратился. Это симптомы заболевания. Симптомы депрессии, то есть недостаточности первичного нарциссизма (простите, но я не знаю, чем можно полноценно заменить этот психоаналитический термин). Такая недостаточность – следствие того, что произошло или того, что отсутствовало в раннем детстве. Вина и стыд не имеют никакого отношения к реальным достоинствам или недостаткам страдающего депрессией или другим нарциссическим расстройством человека. При этом, однако, часто переживаются им в связи с теми или иными событиями реальной жизни. Депрессия как бы прилипает к реальной жизни: например, «со мной расстался любимый человек – это потому, что я такой/такая плохой и т.д. Я чувствую вину потому, что сделал это или мне не удалось то-то». Однако, это иллюзия. Настоящие причины переживаемых болезненных чувств находятся в другом времени и другом месте.
Здесь нужна помощь специалиста. Как правило, длительная психотерапия. Длительная потому, что депрессия — это следствие особого устройства психики, особого рода психической экономии.
– Наверное, слово «длительная» слышать не очень приятно. Почему длительная?
– Мне кажется уместным сравнение психики с экономикой государства, все части которой взаимосвязаны. Попробуйте перестройте устоявшуюся государственную экономику!..Это невозможно! Так же нельзя быстро изменить психику. Любая попытка изменения одной части вызывает сопротивление всех остальных, стремящихся пусть и к болезненному, но равновесию и относительному покою. По этой причине психотерапия не может быть краткосрочной. Человек, порой, замечает изменения после относительно небольшого периода терапии, но настоящая перестройка требует продолжительного времени. Не верьте тем, кто обещает «быстро и качественно». Так не бывает. Человеческая психика — не мопед, в котором можно легко и быстро заменить неисправную часть.
Нередко наряду с личной психотерапией или психоанализом пациент нуждается и в фармакологической помощи. Например, в приеме антидепрессантов. Последние, хоть и не решают проблему, тем не менее способны оказать существенную поддержку. Лекарства не могут заменить личную терапию, но помогают переносить психическую боль.
– Получается, максимум, что можно сделать, – это дать поддержку и попробовать направить человека к специалисту? Как-то сориентировать человека внутренне на то, что ему нужна помощь, ему поможет помощь, и что это нормально – искать этой помощи?
– Да, это так. Вы сказали совершенно простые вещи, но, как ни странно, для многих людей это откровение. Откровение о том, что душевное, психическое имеет место, и оно не менее значимо, чем телесное, физическое. У живого человека могут быть разные переживания, затруднения, страдания, и это нормально – искать помощи. Не менее нормально, чем обращаться, например, к стоматологу.
– Давайте поговорим о родственниках суицидентов, которые пришли в храм уже после смерти близкого человека. Та самая изоляция, о которой вы в начале говорили, тот самый страх оставляет этих людей в одиночестве. Родственники самоубийц получают не поддержку, а скорее сталкиваются с каким-то настороженным отношением. Для того чтобы получить разрешение на церковное поминовение, нужно каким-то образом доказать, что человек страдал от какого-то психического заболевания. И получается настоящая борьба за ушедшего близкого.
– Важно сказать, что сейчас в большинстве случаев все-таки дается разрешение на отпевание такого человека. Не нужно расценивать это, как смягчение позиции Церкви по вопросу суицида. Это делается ради того, чтобы помочь родным начать молиться, жить духовной жизнью, найти в храме поддержку и утешение. Насчет отношения – оно, безусловно, бывает разным. Чаще запоминается плохое. О хорошем говорят реже.
– А как здесь можно утешить? Особенно, если покончил с собой единственный ребенок у родителей?
– Это тяжелая травма. Вы – клиент-центрированный психотерапевт, я – психоаналитически ориентированный. Работая с людьми, вы понимаете, что, прежде всего, мы слушаем другого, прислушиваемся к собственным душевным переживаниям. И лишь потом думаем, как и что можем сказать.
Иногда необязательно говорить. Утешение – это, прежде всего, сопереживание. Иногда без слов. Крайне важно не оставлять родственников без поддержки. Даже просто без присутствия рядом. Даже, если вас просят уйти и оставить в покое, нельзя оставлять горюющего. Для того чтобы пережить горе, человеку жизненно необходим кто-то рядом.
– Каким оно может быть – сопереживание без слов?
– Сложный вопрос, на него универсального ответа нет. Ценность сопереживания появляется у человека в его собственном ощущении и понимании тогда, когда он, например, идет в собственную психотерапию. Когда он сам понимает, что в молчании психотерапевта может быть очень много помощи и поддержки. Не всякое молчание, а молчание того, кто нашел в себе силы оставаться рядом, а не бежать от чужой боли.
Об авторе:
Протоиерей Сергий Павлов – клирик храма св. Николая в Толмачах при Государственной Третьяковской Галерее, выпускник факультета психологии МГУ им. Ломоносова, магистр психологии факультета психологии НИУ «Высшая Школа Экономики». С 2010 г. практикует как психоаналитически ориентированный психотерапевт, групповой психоаналитик.
Личный сайт: www.orthpsy.com